Последний куплет Лёха проорал во всё горло, двигаясь на манер оригинального исполнителя песни, когда тот входил в раж на сцене под конец концерта:
– Здесь по асфальту каблучки,
И здесь орё-о-от месяц май.
Я подарю тебе Москву,
Поскорей приезжа-ай!
Я подарю тебе Москву,
Поскоре-ей приезжа-ай!!!
– Браво, мужики! – Сергей порывисто хлопнул три раза в ладоши и к нему присоединились остальные зрители. – Браво, марсиане! – Он приязненно посмотрел сначала на Лёху, потом на Каца: – Кац, ты – прямо Мойша Шофутинский! Не ожидал от тебя…
– Я и сам не ожидал, – ответил Кац и с деланной важностью поклонился зрителям как заправский мэтр. – Нашло вот что-то…
– Это Лёха нашёл… – сказал Андрей Ильич. – Нашёл способ запустить в твоей законсервированной голове цепочку эмоционально яркоокрашенных воспоминаний, на время тебя ожививших… Ну, в смысле: вернувших тебя прежнего, живого…
– Успех возвращается к нашему гусару после фиаско с шутками про вялую крайнюю плоть и несмешных анекдотов про евреев, – заметил Майор. – Лёха, ты на верном пути!
– Не скажу, что я почувствовал себя живее, чем есть, – вернувшийся к прицепу, возле которого оставались стоять наполненные композитом вёдра, Кац сдержано усмехнулся, – но хорошая песня определённо строить и жить помогает. Надо почаще вспоминать хорошие песни… – с этими словами он подхватил вёдра и пошёл к трапу.
– Ну, что, пошли дальше работать… – пробасил Вован, наблюдавший короткий концерт с лестничного марша, потому что всё пространство верхней площадки занимали Андрей Ильич с Майором, подоспевшие с нижних ярусов раньше него.
С теплушками и прилагающимся к ним обвесом – ранцами и аккумуляторами – и без того нещуплые мертвецы занимали много места; по лестнице они ходили один за другим, а когда надо было разойтись, делали это на уровнях, или на площадках между.
Развернувшись, Вован быстро спустился на свой ярус и пошагал к оставленному месту, где каменная стена котлована успела остыть.
– Кац! – гулко сказал он, щёлкнув тумблер на теплушке. – Как соберёшься снова петь и танцевать, зови!
– Обязательно! – отозвался уже снизу Кац.
Андрей Ильич, Майор и Лёха спустились каждый на свой уровень и готовились продолжить работу. Кац с одним ведром спустился в самый низ к Андрею Ильичу, где принялся заправлять его ранец; другое ведро он оставил на втором уровне, чтобы на обратном пути заправить Майора. Сергей в это время насыпáл уже второе ведро, интенсивно орудуя лопатой. Тахир проверял готовность малой теплушки, с которой собирался пройти по ярусам – проверить готовые участки стены́. Спонтанный перерыв на концерт закончился; мертвецы продолжали заниматься делом.
Ближе к вечеру, когда бело-голубой солнечный диск на чёрном звёздном небе стал стремительно клониться к ставшей светло-голубой атмосферной полоске на горизонте, а всегда контрастные чёрные тени заметно вытянулись, Сергей связался по рации с Надеждой, спросил про отца Никифора. Надежда ответила неуверенно, что с монахом надо ещё поработать – только тогда она сможет дать точный ответ. Сергей отметил тревожные нотки в голосе мёртвой женщины, но не стал допытываться. Будет конкретика – сама всё расскажет.
– Похоже, что-то серьёзное у Никифора… – сказал Тахир, оказавшись рядом с Сергеем. Как бригадир, он, кроме планшета с необходимой для текущих работ документацией, имел при себе рацию дальней связи и слышал, что говорила Надежда. Остальные мертвецы слышали только Сергея, так как он не отключал во время разговора «ближнюю» гарнитуру.
– Вряд ли, – ответил ему Сергей. – Надежда бы уже забила тревогу, найди она что-то действительно серьёзное… Может, заклеила трещину, как Палычу, и теперь оба лежат под присмотром…
– Ну, дай Бог, дай Бог…
Некоторое время мертвецы работали молча, потом заговорил Андрей Ильич:
– Слушай, Серёга! Я вот давно хочу у тебя спросить кое о чём…
– Спрашивай.
– Вот мы закончим с этим водохранилищем, накроем его, потом отроем канал до кратера и его накроем… По плану бурить тоннель в кратерном вáле должна вторая бригада… А мы тем временем начнём стеклить город, монтировать воздуховоды…