Командир торопит:
— Южнее Моздока — Вознесенская… на самом Терском хребте… Нашли?..
— Понял, — отвечаю. Поднял глаза от карты, а ведомые, все, как один, пялят глаза на мою левую руку, в которой папироску держу. Я умышленно не спрятал ее: локтем оперся на стол, и оттого, что расслабил предплечье и кисть, папироса в пальцах не дрожит. Это мой старый прием. Он тоже действует на ведомых успокаивающе. «Если ведущий не волнуется, значит, все будет нормально». И хорошо, что так думают…
(Из воспоминаний летчика-штурмовика Героя Советского Союза В. Емельяненко)
«Сто раз закат краснел, рассвет синел…»
Сто раз закат краснел, рассвет синел,
сто раз я клял тебя,
песок моздокский,
пока ты жег насквозь мою шинель
и блиндажа жевал сухие доски.
А я жевал такие сухари!
Они хрустели на зубах,
хрустели…
А мы шинели рваные расстелем —
и ну жевать.
Такие сухари!
Их десять лет сушили,
не соврать,
да ты еще их выбелил, песочек…
А мы, бывало,
их в воде размочим —
и ну жевать,
и крошек не собрать.
Сыпь пощедрей, товарищ старшина!
(Пируем — и солдаты и начальство…)
А пули?
Пули были. Били часто.
Да что о них рассказывать —
война.
Надежда, я вернусь тогда, когда трубач
отбой сыграет,
когда трубу к губам приблизит и острый
локоть отведет.
Надежда, я останусь цел: не для меня земля
сырая,
а для меня — твои тревоги и добрый мир
твоих забот.
Но если целый век пройдет и ты надеяться
устанешь,
Надежда, если надо мною смерть развернет
свои крыла,
ты прикажи: пускай тогда трубач израненный
привстанет,
чтобы последняя граната меня прикончить
не смогла.
Но если вдруг когда-нибудь мне уберечься
не удастся,
какое новое сраженье ни покачнуло б шар
земной,
я все равно паду на той, на той далекой,
на гражданской,
и комиссары в пыльных шлемах склонятся
молча надо мной.
Михаил Кузьмич Луконин родился в 1918 году в городе Астрахани. Детство провел в Сталинграде. Писать стихи и печататься начал рано, еще в школе — в пионерских и комсомольских газетах. После школы поступил в Сталинградский педагогический институт, затем перевелся в Литературный институт имени Горького. В декабре 1939 года ушел добровольцем на финский фронт. «Пять стихотворений, — пишет Луконин, — „Мама“, „Наблюдатель“, „Ночью лыжи шипят“, „По дороге на войну“, „Письмо“ — напечатал по возвращении в журнале „Знамя“ (№ 10, 1940), их я и стал считать первыми в своей жизни». С первых дней Великой Отечественной войны — в действующей армии. В 1941 году был ранен. Затем до конца войны служил в газете танковой армии — «На штурм». Награжден медалью «За боевые заслуги». Первая книга «Сердцебиенье» вышла в 1947 году.
Если б книгу выдумывал я,
Все б описал по-иному:
Цвет крови на траве,
Цвет крови на земле,
на снегу, —
Вид убитого парня на черном снегу, у разбитого
дома,
Что такое — ползти, наступать и стрелять по врагу.
Если бы я
назвал эту книгу
«Фронтовыми стихами»
И она превратилась бы
в тонну угластых томов,
То она пригодилась бы фронту:
Глухими ночами
Ею печь в блиндаже
разжигал бы сержант Иванов.
Вот он печь растопил, мой сержант Иванов,
и не спится —
Руки греет над ней,
удивляется:
ночи глухи!
В белый парус снегов
загляделась большая бойница,
Месяц ходит вокруг.
Это есть фронтовые стихи!
Вот сержант Иванов
письма пишет на противогазе:
Как живет,
где живет,
что дела и харчи неплохи,
Что пора бы домой, —
ждешь меня?
Обращаясь с наказом:
Ты себя береги!..
Это есть фронтовые стихи!
Вот сержант Иванов
в атаку выводит пехоту.
Сам в цепи.
И бегут, выдвигая штыки.
Пот стирает с лица Иванов
(он устал от тяжелой работы),
Улыбнулся друзьям.
Это есть фронтовые стихи!
Вот Иваново-город.
Снег идет. Темновато.
В клубе «Красная Талка» — собранье.
Ткачихи тихи.
Иванова, ткачиха,
читает письмо от сержанта,
Все встают и поют.
Это вот — фронтовые стихи!
Фронтовые стихи — это чувство победы,
такое,
Что идут и идут неустанно
на подвиг и труд,
Все — туда,
где земля стала полем последнего боя.
Иногда умирают там.
Главное —
это живут!