(Из дневников С. Гудзенко)
Тугая разметалася коса,
А на щеках на жарких тают снега хлопья.
Бежит стремглав курносая краса,
Лишь каблуки выстукивают дробью.
Буран метет, слепит глаза буран,
Но ей бежать впотьмах до самой Волги,
Где ждет ее безусый капитан
В надвинутой на брови треуголке.
Он ей навстречу плащ свой распахнет
И, в первый раз обнявши недотрогу,
Лишь вымолвит: — Не час я ждал, а год,
Но вы пришли, благодаренье богу.
Как удалось отца вам обмануть?
Как счастлив я! — Но надо ждать погони…
Ямщик готов. И вот уж в дальний путь
Упряжку мчат заждавшиеся кони.
А девушка сидит, едва жива,
И лишь порой на срывах и откосах
Мелькает озорная татарва
В ее глазах, по-волжскому раскосых…
А сани к церкви… В двери кулаком!
И, на ноги поднявши спозаранку
Весь причт, перед испуганным попом
Встать под венец с прекрасною беглянкой.
На полуслове оборву рассказ,
Махнем рукой романтике старинной…
С чего я вдруг узнал себя и вас
В любовниках времен Екатерины?
С чего б я это? Но, мой милый друг,
Неужто вы заметить не сумели,
Что мне осточертел Мариенбург,
Где я торчу четвертую неделю?
Здесь всюду притаилась старина,
Угрюмая, давящая, чужая.
Она томит, грозит бедой она,
Враждебным строем душу окружая.
И вот я вызвал полночь и мороз,
Вам на ноги накинул волчью бурку
И запросто вас под венец увез,
Назло и вперекор Мариенбургу.
1945
Полощут небывалые ветра
Наш гордый флаг над старым магистратом.
И город взят. И отдыхать пора,
Раз замолчать приказано гранатам.
А жителей как вымела метла,
В безлюдном затеряешься просторе…
Как вдруг наперерез из-за угла
Метнулось чье-то платьишко простое.
Под ситцевым изодранным платком
Иззябнувшие вздрагивают плечи…
По мартовскому снегу босиком
Ко мне бежала девушка навстречу.
И прежде чем я понял что-нибудь,
Меня заполонили гнев и жалость,
Когда, с разбегу бросившись на грудь,
Она ко мне, бессчастная, прижалась.
Какая боль на дне бессонных глаз,
Какую сердце вынесло невзгоду…
Так вот кого от гибели я спас!
Так вот кому я возвратил свободу!
Далекие и грустные края,
Свободы незатоптанные тропы…
— Как звать тебя, печальница моя?
— Европа!
1945
«…Один за другим…» (М. Рольникайте)
…Один за другим послышались глухие взрывы. Сидевшая рядом с нами собака конвоира насторожилась. И видневшиеся у сарая гитлеровцы засуетились. Одни смотрят в небо, другие спорят между собой… Конвоиры подкатывают к сараю бочки! Подожгут! Мы будем живыми гореть!..
Нас впускают в сарай. Там много женщин не только из нашего лагеря. Тут же, прямо на земле, в смеси отрубей, сена и навоза, лежат умирающие и умершие. Им уже все равно…
Гудит… Приближается! Самолеты!..
Тихо… А может, гитлеровцы на самом деле испугались этих взрывов и удрали, оставив нас здесь одних?..
Снова гудит. Что-то приближается!
Почему такой шум? Почему все плачут? Куда они бегут? Ведь растопчут меня! Помогите встать, не оставляйте меня одну!..
В сарай вбегает много красноармейцев. Они спешат к нам, ищут живых, помогают встать. Перед теми, кому их помощь уже не нужна, снимают шапки.
— Помочь, сестрица?
Меня поднимают, ставят, но я не могу двинуться, ноги дрожат. Два красноармейца сплетают руки, делают «стульчик» и, усадив меня, несут.
Из деревни к сараю мчатся санитарные машины, бегут красноармейцы. Одни предлагают помочь нести, другие протягивают мне хлеб, третий отдает свои перчатки. А мне от их доброты так хорошо, что сами собой льются слезы. Бойцы утешают, успокаивают, а один вытаскивает носовой платок и, словно маленькой, утирает слезы.