Выбрать главу

Декабрь 41-го года

Памяти Михаила Кульчицкого

Та линия, которую мы гнули, Дорога, по которой юность шла, Была прямою от стиха до пули — Кратчайшим расстоянием была. Недаром за полгода до начала Войны    мы написали по стиху На смерть друг друга.    Это означало, Что знали мы.    И вот — земля в пуху, Морозы лужи накрепко стеклят, Трещат, искрятся, как в печи поленья: Настали дни проверки исполнения, Проверки исполненья наших клятв. Не ждите льгот, в спасение не верьте: Стучит судьба, как молотком бочар, И Ленин учит нас презренью к смерти, Как прежде воле к жизни обучал.

Мои товарищи

Сгорели в танках мои товарищи До пепла, до золы, дотла. Трава, полмира покрывающая, Из них, конечно, проросла. Мои товарищи на минах Подорвались, взлетели ввысь, И много звезд, далеких, мирных, Из них, моих друзей, зажглись. Про них рассказывают в праздники, Показывают их в кино, И однокурсники и одноклассники Стихами стали уже давно.

Сон

Утро брезжит,    а дождик брызжет. Я лежу на вокзале в углу. Я еще молодой и рыжий, Мне легко    на твердом полу. Еще волосы не поседели, И товарищей милых    ряды Не стеснились, не поредели От победы    и от беды.
Засыпаю, а это значит: Засыпает меня, как песок, Сон, который вчера был начат, Но остался большой кусок.
Вот я вижу себя в каптерке, А над ней снаряды снуют. Гимнастерки. Да, гимнастерки! Выдают нам. Да, выдают!
Девятнадцатый год рожденья — Двадцать два в сорок первом году — Принимаю без возраженья, Как планиду и как звезду.
Выхожу, двадцатидвухлетний И совсем некрасивый собой, В свой решительный и последний И предсказанный песней бой.
Привокзальный Ленин мне снится: С пьедестала он сходит в тиши И, протягивая десницу, Пожимает мою от души.

Памятник

Дивизия лезла на гребень горы По мерзлому,    мертвому,      мокрому        камню, Но вышло,    что та высота высока мне. И пал я тогда. И затих до поры.
Солдаты сыскали мой прах по весне, Сказали, что снова я Родине нужен, Что славное дело, почетная служба, Большая задача поручена мне. — Да я уже с пылью подножной смешался! Да я уж травой придорожной порос! — Вставай, поднимайся! — Я встал и поднялся, И скульптор размеры на камень нанес.
Гримасу лица, искаженного криком, Расправил, разгладил резцом ножевым, Я умер простым, а поднялся великим. И стал я гранитным,    а был я живым.
Расту из хребта,    как вершина хребта. И выше вершин    над землей вырастаю. И ниже меня остается крутая,    не взятая мною в бою      высота.
Здесь скалы    от имени камня стоят. Здесь сокол    от имени неба летает. Но выше поставлен пехотный солдат, Который Советский Союз представляет. От имени Родины здесь я стою И кутаю тучей ушанку свою!
Отсюда мне ясные дали видны — Просторы    освобожденной страны, Где графские земли    вручал      батракам я, Где тюрьмы раскрыл,    где голодных кормил, Где в скалах не сыщется    малого камня, Которого б кровью своей не кропил. Стою над землей    как пример и маяк. И в этом    посмертная      служба        моя.

«…Именно в Сан-Джиминиано…» (В. Некрасов)

…Именно в Сан-Джиминиано я особенно остро ощутил, что значит Сталинград не только для нас, советских людей, но и для всех, кому ненавистен фашизм.