"…Я не преувеличу, если скажу, что моя жизнь напоминает увлекательный роман. Она насыщена калейдоскопической сменой событий, встреч, впечатлений.
Мой отец был отчаянным русофилом. Когда я просил его рассказать что-нибудь о России, то он обычно отвечал мне единственным русским словом, которое знал:
— Большой!
И этим было сказано все!
Моя певческая карьера началась в. Москве. В 1908 году я был принят в Московскую консерваторию в класс профессора Умберто Мазетти. С первого же дня меня отечески стал опекать добрейший из добрых и заботливейший из заботливых Михаил Михайлович Ипполитов-Иванов.
По окончании консерватории я был направлен дирекцией Большого театра на специализацию в Италию. Мне была определена месячная стипендия в размере двухсот рублей. Это были деньги немалые.
Неаполь встретил меня всем своим великолепием. Дымился Везувий. Солнечные лучи купались в волнах залива. Вдали, в серебряной дымке виднелись неясные очертания Капри.
Я остановился в пансионе "Бекер", рядом с набережной, на улице Кара-чало и не мешкая отправился к знаменитому педагогу и не менее знаменитому в прошлом тенору Фернанде де Лучия.
Я спел ему первую арию Каварадосси. Маэстро внимательно слушал меня, покручивая седые леонкавалловские усы. От его приговора зависело многое.
— Вот что, сынок, — сказал он мне, — не я тебе нужен, тебе нужна сцена и только сцена!
Через несколько дней, благодаря хлопотам де Лучия, я был принят в труппу неаполитанского театра "Сан Карло" и… зачем скромничать, дело прошлое — с огромным успехом дебютировал в "Риголетто".
Это было начало, а потом — потом выступления в Лондоне, с труппой "Ла Скала". Как сейчас вижу до отказа переполненный зал "Ковент Гардена". Я пою Альмавиву. Мон партнеры: Розина — Зельма Курц, Фигаро — Страукари, за дирижерским пультом, — прославленный Леопольд Муньоне.
После Лондона — гастроли в Палермо, Венеции, Генуе.
Прошли два года. Все это время в мыслях моих была Россия. Я помнил о своем обещании вернуться. Меня вдруг охватила непреодолимая тоска по ставшему мне родным северу.
Прощай, Италия! Свисток паровоза, и снова песня колес. Мне слышалось в ней всего лишь одно заветное слово — Москва! Москва! Москва!
Шел июнь 1914 года…
И вот — я солист Большого театра. Отца уже не было в живых. Уж кто-кто, а он-то понял бы, кем стал сын!
И снова — направляющая десница судьбы. Неожиданно заболевает Собинов. В Мариинке под угрозой срыва премьера "Ромео и Джульетты". Я не вхожу, а, очертя голову, влетаю в чужой спектакль. Ни о каких репетициях и речи быть не может.
Это было похоже на сон, причем на страшный сон. В памяти не осталось ничего цельного, так — какие-то отдельные эпизоды: что-то бесконечно долго говорящий мне, видимо, успокаивающий и напутствующий меня Альберт Коутс, чьи-то навязчиво сверкающие в первом ряду драгоценности, звуки божественного голоса несравненной и незабвенной "La belle Marie" — Марии Николаевны Кузнецовой-Бенуа.
Здание Болгарского народного театра
После того, как мы с ней спели наш дуэт, она наклонилась к моему уху и прошептала:
— Ничего, голубчик, все прекрасно, запомните — певцу тяжелы только первые тридцать пять лет на сцене…
В это время кто-то размеренно зааплодировал в царской ложе, и весь зал вдруг взорвался аплодисментами.
С этого достопамятного вечера начались мои пути-дороги по всей необъятной России. Наверное, не было ни одного большого русского города, в котором бы я не выступал. Я проехал великую страну от Риги до Владивостока и от Ташкента до Томска.
Да, я пел! Перед затаившим дыхание зрительным залом я сжигал свое сердце в огнях рампы. У меня никогда не было времени для светской жизни, я всегда был в работе, меня никогда не покидало чувство моральной ответственности перед искусством, перед публикой. И я об этом не жалею… Наверное, поэтому и сегодня, на пороге своего семидесятилетия, я полон творческих сил и энергии…"
В 1920 году Райчев уезжает из России.
Изумительной красоты голос болгарского певца звучал во всех оперных театрах Европы. Притчей во языцех был репертуар Райчева, в который по самым скромным подсчетам входило более ста первых теноровых партий. Его мастерство и слава не уступали мастерству и славе Федора Шаляпина и Антонины Неждановой, Георгия Бакланова и Валерии Барсовой, Маттиа Баттистини, Тито Руфо и Джакомо Лаури-Вольпи, де Лука и Тоти Даль-Монте, Лили Понс, Гали Курчи, Лоти Леман и Евы Бандровской-Турской.