Никто из матросов, кроме одного унтер-офицера, не двинулся с места.
Крейсер «Очаков» стал боевым штабом восстания в эскадре. Сюда 14 ноября прибыл лейтенант Шмидт, назначенный Советом командующим революционным флотом. Очаковцы встретили его с адмиральскими почестями. Вечером на крейсере состоялось совещание депутатов Совета, на котором было решено немедленно приступить к захвату кораблей и арсенала в порту.
Однако масштабы восстания далеко превзошли возможности руководства. Слишком много времени было утеряно на разговоры и уговоры, на демонстрации и митинги, на ожидание уступок со стороны командования. Роковую роль сыграли предательское поведение меньшевиков и эсеров, чрезмерно гуманное отношение к реакционному офицерству, оборонительная тактика восставших вместо тактики наступательной. Правительству удалось собрать под Севастополем крупные силы и жестоко подавить восстание.
В ходе восстания Гладков старался быть рядом со Шмидтом. Он глубоко ценил его как честного и смелого человека, первого офицера, перешедшего на сторону революции, стремился помочь ему действовать более решительно. Но время было уже упущено.
На суде в Очакове Гладков был признан одним из главных «организаторов мятежа», подстрекавшим «нижних чинов к неповиновению начальству» и произносившим «возмутительные речи». Вместе со Шмидтом, Антоненко и Частником он погиб как подлинный народный герой.
Г. СЕМИН.
НЕПОКОРЕННЫЕ
Многоуважаемый г. Куперник!
Наше дело до того запуталось, что трудно разобраться. У меня и у Черного настроение бодрое. В возможность замены, расстрела каторгой не верим, особенно после сообщенных нам сегодня новостей…[10]
Мы видели, как трудно сделать восстание всеобщим. Вспыхнув в одном месте, оно не скоро передается в другое, а когда передается, то бывает подавлено в первом. Войска же только тогда будут открыто переходить на сторону народа, когда в них явится уверенность во всеобщем восстании. А для этого надо, чтобы восстание сразу охватило широкий район. А где же такой широкий район, как не у нас на Черном море? Кто, как не мы, матросы, начав революцию в Севастополе, можем перебросить ее сразу на Кавказ, с Кавказа в Одессу — Николаев. Кто, как не мы, можем сразу заставить войска принять участие в революции… Чувствуя же у себя за спиной поддержку всего флота, [все] отбросили бы боязнь в сторону. И мы готовили начать наше дело осенью. В первых судах значились «Потемкин», «Прут», «Екатерина»…
Бунт назрел… Раздался крик: «Бери винтовки!». Остальное вам известно.
Прощаясь с кораблем, матросы в последний раз поднялись на палубу броненосца «Императрица Екатерина II». Стояла тихая, безветренная погода. Ярко светило июньское солнце. Приглушенный лязг железа, визг лебедок, плеск и людской говор сливались в привычный и дорогой сердцу моряка шум военного порта.
Матросы, как зачарованные, смотрели на красавцы корабли, среди которых резко выделялось белоснежное двухмачтовое военно-учебное судно «Прут».
— Вот он, наш новый дом, — кивнул на «Прут» Иван Черный.
— Эх, братишки, кабы всю эскадру поднять, — задумчиво произнес машинист 2 статьи Александр Петров и, увидев, как решительно напряглись лица друзей, добавил: — «Матросская централка» недавно приняла решение — начать восстание во время боевых учений в Тендровском заливе. И как ее член, заверяю: дело наше верное. Главное — действовать смело. Надо только быть еще более осторожными: дракон Чухнин что-то, безусловно, пронюхал. Не зря нас рассылают на разные корабли.
Заметив подходившего офицера, Петров тихо закончил:
— Держите связь…
Военно учебное судно «Прут», куда направили группу матросов с «Екатерины», было довольно крупным, с экипажем до восьмисот человек. И все-таки сердце у Петрова и его товарищей упало: «Прут» не был приспособлен для боевых действий. Судно не имело броневой защиты, а находившиеся на его борту восемь пушек обеспечивались лишь холостыми зарядами для салютов. Винтовки выдавались матросам только во время учений, в остальное время стояли в пирамиде, скованные одной железной цепью на замке.
Первое, что услышали вновь прибывшие на «Прут», — ругань боцмана Козлитина, избивавшего какого-то матроса. Порядки здесь были такие же драконовские, как и на других кораблях флота. Офицеры били матросов за малейшую провинность, а командир корабля Барановский вообще «не замечал» матросов.