Из здания суда Женю снова отправили в контрразведку.
Вместе с Женей Жигалиной и группой коммунистов привезли для расстрела на еврейское кладбище и ее подругу по борьбе Фаню Шполянскую.
Контрразведчики до последней минуты не оставляли надежды вырвать у члена подпольного обкома партии Жени Жигалиной нужные им сведения. Женя плевала кровью. Она еле держалась на ногах. У Фани Шполянской были перебиты пальцы на руках.
Чтобы устрашить Женю и попытаться последний раз вырвать у нее признание, палачи на ее глазах начали расстреливать осужденных.
Женя решилась на отчаянный шаг.
— Дайте мне револьвер, чтобы я могла застрелиться сама, тогда я все скажу.
Ей дали револьвер, она тут же направила его себе в сердце и нажала курок. Выстрела не последовало: револьвер был не заряжен.
Озверевшие каратели стали рубить Жигалину шашками. Потом выстрелили в спину Шполянской.
За несколько дней до казни Женя, находясь в одной камере с комсомольцем Петром Васьковским, написала ему эту записку. Разговаривать запрещалось, да и сами подпольщики боялись, что их услышат.
Прочитав записку, П. С. Васьковский тут же ее уничтожил, а три года спустя привел по памяти. Его воспоминания хранятся в партархиве Крымского обкома КП Украины.
В. ШИРОКОВ.
БОЙЦЫ ПЛАМЕННЫХ ЛЕТ
Мы все сидим в одной темной комнате, но никакого общения друг с другом не имеем, так как за попытку к разговору нас избивают контрразведчики. Нас мучают, вставляют под ногти иголки. Зиновьева били по свежей ране. Остерегайтесь Акима, он провокатор. Некоторых из нас он лично допрашивал. Постоянно расхаживает перед камерами.
Пришлите на троих яду, так как больше терпеть не можем.
Лозинский написал эти строчки на клочке бумаги и склонился над истерзанным Воловичем.
— Зиноша, Зиновий, очнись… Написал я, подпиши.
В тюремной камере тесно, душно, темно.
Волович взял распухшими пальцами карандаш и с трудом вывел свою фамилию…
«Нет, каков подлец Ахтырский», — в который раз терзала его мысль. Ведь всего несколько дней назад он унес на плечах его, раненого Воловича, буквально из-под носа контрразведчиков. И эта встреча.
…В контрразведке Воловича пытали по всем правилам заплечных дел мастеров. Ему растравляли солью свежую рану на ноге, били шомполами, загоняли под ногти иголки…
— Нам известно, что ты состоял в партии большевиков-коммунистов. — в который раз повторял помощник начальника контрразведки Дмитриев. — Запираться бесполезно.
Волович по-прежнему молчал.
И вдруг в дверях появился Ахтырский. В форме офицера контрразведки, с блестящим пенсне и отвратительной улыбкой на толстых губах. Волович растерялся. Это не укладывалось в сознании. Член подпольного обкома и Крымревкома и — провокатор!..
Так вот почему проваливались многие операции подпольщиков Симферополя. Только теперь, в тюрьме, после этой встречи, будто какой-то луч осветил все действия Ахтырского.
— Как мы этого раньше не замечали? — с горечью говорил Волович Лозинскому. — Ведь срывались именно те операции, которыми руководил Аким.
Они помнили, как блестяще удался налет на типографию «Рекорд». Тогда Васильев, Тарханов, Васьковский, Волович и Лозинский ворвались в типографию, вывесили на дверях объявление: «По случаю смерти отца владельца типография закрыта», загнали хозяина и его посетителей в отдельную комнату, а сами вместе с рабочими отпечатали 1000 экземпляров воззвания Крымского подпольного обкома партии и Крымревкома к населению полуострова в связи с годовщиной Февральской буржуазно-демократической революции.
Памятью борцов за свободу, погибших в царских тюрьмах, именем павших на баррикадах революции братьев, в интересах семейств голодающих по воле спекулянтов листовка призывала: «Объединяйтесь, организовывайтесь, вооружайтесь и будьте готовы каждую минуту по призыву Коммунистической партии кинуться в бой против власти угнетателей и эксплуататоров. Завоюйте свою рабоче-крестьянскую власть. Долой генералов, спекулянтов, меньшевиков и правых эсеров…»