А потом посмотрели фильм «Чапаев», один раз, другой… У Нины уже не было сомнений: надо стать пулеметчицей. Такой, как чапаевская Анка. И она пошла в осоавиахимовский клуб и стала с увлечением заниматься в пулеметном кружке. Кружок окончила на «отлично». А потом пришел час, когда полученные военные знания пришлось применить на поле боя.
Началась Отечественная война, и Нина вместе с подругами пошла в военкомат. В армию не взяли. Но Онилова была из настойчивых. После долгих просьб 4 августа 1941 года она надела солдатскую шинель.
Здесь же, под Одессой, держала она солдатский экзамен. И уже в первых боях удивила своей выдержкой и храбростью. Майор Я. Я. Васьковский, хорошо знавший Онилову, рассказывает об одном из первых ее боев:
«Комбат Иван Иванович Сергиенко, наблюдавший за полем боя из щели, вдруг грозно прокричал в телефонную трубку:
— Почему молчит пулемет на левом фланге? Немедленно проверьте. Если надо — сами стреляйте!
Это было адресовано командиру роты лейтенанту Ивану Гринцову. Тот побежал по траншее на левый фланг. Положение действительно было опасным. Заметив, очевидно, что огонь здесь слабее, атакующие фашисты начали сдвигаться сюда. А пулеметный расчет был новый, только что прибыл в батальон, и командир роты не успел познакомиться с людьми перед боем.
Добежав до окопа пулеметчиков, Гринцов увидел: первый номер наклонился вперед и не двигается, а второй номер как ни в чем не бывало стоит сзади.
— Далеко еще. Немного поближе пусть подойдут, — сказал пулеметчик, не оборачиваясь, совершенно спокойным голосом.
А до вражеской цепи каких-нибудь семьдесят метров!..
Гринцов не выдержал, закричал:
— Да что ты делаешь? Они же сейчас забросают тебя гранатами! — И готов был оттолкнуть пулеметчика, чтобы самому открыть огонь.
Но в это мгновение пулемет заговорил. Солдаты противника скопились на узком участке. И первая же очередь скосила чуть не половину. Они были так близко, что и спрятаться уже негде. Последние упали метрах в тридцати от пулемета. В наших окопах кричали «ура». Такого действия пулеметного огня, кажется, еще никто в роте не видел.
— Молодчина! — воскликнул Гринцов. — Ты только посмотри, сколько там лежит фашистов! Ордена тебе мало!
Пулеметчик наконец повернулся к командиру роты, и тот увидел, что перед ним девушка — загорелая, с круглым веселым лицом, по-мальчишески коротко остриженная.
— Орден это хорошо, товарищ командир, — ответила она, улыбаясь. — Только я пришла сюда не ради этого…»
Таким был боевой почерк пулеметчицы Ониловой: подпустить врага как можно ближе и бить, бить наверняка! Бить до тех пор, пока передние ряды врага не будут уничтожены, а задние не повернут назад.
Под Одессой Нина Онилова была ранена в голову. Ранение было тяжелым и после излечения медицинская комиссия признала ее непригодной к воинской службе. Но Нина была не из тех, кто слепо отдавал себя судьбе, пасовал перед трудностями. Долго и настойчиво она добивалась возвращения на фронт, пока 11 ноября 1941 года вновь не оказалась в родной дивизии, которая теперь воевала уже под Севастополем.
Новые бои, еще более ожесточенные. 25-я Чапаевская дивизия держала оборону на Мекензиевых горах — одном из главных участков фронта, и сражения тут носили особенно ожесточенный характер. В одном из них через неделю после возвращения Онилова уничтожила до роты пехоты противника и бутылкой с зажигательной смесью подожгла фашистский танк. Нина была контужена, но поле боя не покинула до тех пор, пока не были отражены атаки врага.
За ноябрьские бои старший сержант Онилова была награждена орденом Красного Знамени. Получая боевую награду, она сказала всего несколько слов:
— Я не умею говорить речи, но с фашистскими собаками я умею хорошо разговаривать языком моего пулемета…
Да, с фашистскими захватчиками, пришедшими на нашу землю, девушка говорила особым языком: на боевом счету ее пулеметного расчета было уже около пятисот гитлеровских солдат и офицеров.
Нина очень любила свою Родину, гордилась Севастополем, стойко отражавшим удары врага, который ей довелось защищать. «Это наш родной советский город — Севастополь, — писала она. — Без малого сто лет тому назад потряс он мир своей боевой доблестью, украсил себя величавой, немеркнущей славой.