Я понимаю, что он хочет делать. Но я в это не верю. На первый взгляд двигатель весит сто килограмм. Даже тяжелоатлет не сможет вытащить его из креплений.
Я собираюсь сказать ему, но внезапно его лицо становится багровым. Мышцы его рук и туловища расширяются, рубашка скрипит на плечах и в середине спины. Со скрипом искореженного металла мотор выскакивает из корпуса, Сакаи катит его рядом с собой и падает на спину, чтобы перевести дух.
Шэрон шепчет, очарованная. - Невероятно !
При других обстоятельствах я бы почти завидовал этому японцу. В любом случае, я твердо клянусь себе, что, что бы ни случилось, я никогда не столкнусь с этой силой природы в единоборстве ...
- Ты в порядке, Сакаи?
Он смотрит на меня, улыбается и болезненно произносит:
- Все будет хорошо ... Все в порядке. Просто вопрос использования рычагов.
Внезапно в дверь кладовой обрушились удары невероятной жестокости, сотрясая всю перегородку.
- Что это такое ? кричит Шэрон.
- Не знаю, но если они так и продолжат, то будут здесь меньше, чем через две минуты.
Снова раздаются удары. На этот раз я понял: отбойный молоток. Боже ! Что касается инструментов, то русские ничего не оставили на волю случая.
Лопасти вентилятора висят в воздуховоде, по-прежнему удерживаемые на месте несколькими металлическими лентами с винтовой головкой. Я сажусь на край проема и пинаю все вниз. Затем я проскальзываю внутрь.
Секундой позже я приземляюсь на большую плиту с десятью конфорками. Достаточно беглого взгляда, чтобы увидеть, что на камбузе никого нет.
«Поторопись», - крикнул я в капот, услышав, как очередной треск отбойного молотка ударил по двери.
Вскоре появляются ноги Шэрон, а за ними и остальное, и я с радостью помогаю ей сесть на плиту, а затем ступить на пол. Когда Сакаи выходит из трубы, новые удары отбойного молотка эхом разносятся над нашими головами, как очередь из крупнокалиберного пулемета.
- Они прибывают ! - объявляет японец, опускаясь на решетку печи.
Шэрон уже у задней двери.
Она осторожно открывает её и смотрит.
- Это хорошо ! сказала она, проскользнув в отверстие.
Следуем за ней в длинную комнату. На стенах полки, загруженные с одной стороны кастрюлями и сковородками, а с другой - продуктами. В конце есть дверь.
- Он выходит прямо на заднюю палубу, - сказал Сакаи. Здесь проходят повара, чтобы выбросить мусор в море.
В двери есть небольшое окошко. Шэрон смотрит.
- Никрго, - объявляет она, поднимая защелку.
Судя по стрельбе, впереди идет бой. Долго это не продлится. Моряки яростно защищаются, но советским спецназовцам им долго не противостоять.
Облачный слой начинает рассеиваться, и маленькие кусочки неба, усыпанные звездами, появляются над все еще очень бурным океаном. Где-то в самом сердце этой черной волны плывут корабли: израильский крейсер и "Whiteshark". Один из них может уничтожить нас, а другой спасти. За кормой «Акаи Мару», насколько хватает глаз, тянется длинный фосфоресцирующий кильватерный след.
Сакаи проскальзывает под капот и поднимает толстую металлическую пластину. Шэрон входит первой. Я за ней. Секунду спустя я слышу щелчок замка позади японца, и снова он черный как смоль.
Грохот двигателей усиливается, когда мы спускаемся по лестнице. Через десять метров я чувствую, как что-то бежит по моему рукаву. Кровь, я уверен. Я поднимаю голову.
- Сакаи! Все хорошо ?
Он бормочет невнятный ответ по-японски. Я не понимаю.
- Что-то не так, Ник? - спрашивает Шарон.
- Я думаю так. Это Сакаи. Он ранен.
Я включаю фонарик, направляю его вверх.
В трех метрах от моей головы японец останавливается, цепляясь за прутья в странном положении. Кровь струится из его плеча. Усилие, которое он вложил в двигатель вентилятора, должно быть, снова открыло его рану. Я снова его окликаю:
- Сакаи!
Он не двигается. Это меня беспокоит :
- Шэрон, я посмотрю.
- Нет ! Продолжайте! - вдруг кричит японец громким голосом, похожим на голос пьяного. Мы не должны позволить им забрать корабль.
Я попал прямо на него и вижу, как он начинает отпускаться. Я держу его одной рукой, держась изо всех сил другой.
- Постой, Сакаи! Немного больше. Если вы мне поможете, я проведу вас вниз.
И снова он заикается что-то, чего я не понимаю. Кровь течет из его раны - и я могу видеть только одно объяснение: что-то разорвало грудь ранее этим сверхчеловеческим усилием.