Глава 8.
Я долго думал над принятием этого решения. Меня здесь ничего не держит, в принципе я могу хоть сейчас сматывать в новое поселение. Но есть еще много вещей которые необходимо сделать в городе. Если оставить все на самотек, то вполне вероятно, что ребятам в новом поселке захочется отделиться не только от сектора, но и от меня. Чтобы решать свои проблемы в городе, необходимо иметь какой то статус. Я же имел статус свободного поселенца, то есть был никто. Я обошел всех наших и постарался убедить всех в том, что я полностью здоров, а страдать фигней не хочу. Поэтому, посовещавшись, они предложили мне заняться снабжением больнички. До нее как то все не доходили руки. Мне надо было натаскать оборудования и уцелевших лекарств. Оставив на базе только небольшой медицинский кабинет, основную больничку перенесли дальше вглубь района, в бывший двухэтажный детский сад энергетиков с сарайками и декоративным забором. Здание было очень небольшим, но нужды населения удовлетворяло. К тому же, незаметно штат врачей разросся, поэтому медучреждения поделили. В больницу выпихнули мою жену, Леночку, внучку Семеныча, старого хирурга Левушку и акушерку Галину. У них же остались трое врачей, которые прибились позднее. Все это уже слишком напоминало специализированные поликлиники «не для всех». Вот меня приняли на работу с тем, чтобы я занялся хозяйственными работами. Зрелище конечно было грустным. Центральное отопление не работало, поэтому мы понаставили в четырех комнатах буржуйки и начали обустраиваться. Я вызвал к себе на ПМЖ почти всех, оставив Семенычу троих человек и переведя его обратно на ипподром. Послал ему в работу еще семь человек. Алину же оставил в качестве надзирателя. У меня оказалось девять человек. Двоих я назначил медбратьями, чтобы они не отходили от Левушки и учились всему, что он покажет. Хирурги лишними не бывают. Тем более травматизм был достаточно высокий (если учесть, что за неделю Левушка принимал до сорока человек), так что практика ребятам была обеспечена. С оставшимися шестью и Ильясом, мы занимались снабжением больнички. Фактически сразу к нам был приставлен один из деятелей от медицины, оказавшийся в составе Совета, как типа министр здравоохранения. Меня вызвали в Дом правительства, где и объяснили, что принимать кого либо на работу я мог только с ихнего позволения. Тут же мне впарили двух соглядатаев, которые смотались достаточно быстро. Дело в том, что первое время я отправлял всех ребят в лес, за дровами, так как топить было нечем, а наше высокое руководство об этом не подумало. Не выдержав тягот простой жизни в лесу, когда приходилось в течении недели заниматься заготовкой леса, те были рады сделать ноги, доложив всем, что в больнице все чисто. По моему докладывали они во внутреннюю комиссию.
Вы таки будете смеяться, но сейчас в Совете было 18 человек, не считая служащих комиссий. Комиссия – комиссариаты, министерства. Появились комиссии: здравоохранения (с двумя подкомиссиями бесплатного и платного), внутреннего порядка (соответственно МВД, возглавил кто то из новеньких, я их не знаю), сельского хозяйства, внешней торговли, развития производства, природных ресурсов (знаете что это? это не разработка природных ресурсов – это таскание из оставшихся нефтебаз и колонок ГСМ), военная комиссия (Угрюмый и его ребята), безопасности (тоже кто то новенький, а Мишаня был в его подчинении, замом), коммунального хозяйства. Вроде бы перечислил все. Все они работали не покладая рук – регламентируя нашу жизнь и естественно, жить стало хуже.
Мы с ребятами вытащили мой джип переделанный из Газ-66 и те коробки, которые я так неосмотрительно потерял. Сделали пару налетов на больницу и притащили небольшую кучку оборудования, достаточную для нашей больнички. Притащил ещё двух врачей женщин: педиатра и венеролога и ооочень опытную медсестру. Ребята привыкали ко мне, я к ним. Пару раз мы вытаскивали своих из очень неприятных ситуаций. Наступила весна. Нас всех заобязали (кроме работников администрации и военных) взять кусок земли и начать его разрабатывать. Называлось это – шефская помощь.
Кроме этого я взял как и все участок земли. Причем брать его я не хотел, смысла не было. Садить я не собирался, но тут пришли ко мне из Совета и сказали, что мне выделен участок, нуу очень хороший. Я даже удивился, но мне объяснили, что это в честь моих прошлых заслуг перед нашим сектором. Скажу честно, мне это польстило, даже мелькнула мысль о том, что все не так уж и плохо, раз они помнят о былых заслугах. Сходив к Пашке и договорившись о тракторе, я помчался за картошкой и семенами всякой всячины. Все дело в том, что хоть я к огороду равнодушен, но моя жена этим делом просто болеет, а когда она узнала, то стала строить наполеоновские планы по благоустройству вверенного нам участка. Переговорив с Наташей, я набрал всякой самой разной рассады (Наталья заведовала у нас семенами, рассадами, телятами, коровами, поросятами и свиньями, а подчинялась председателю сельхозкомиссии).
Дня через три, когда я находился в больнице, ко мне забежал человек и предупредил чтобы я быстренько отказывался от участка. Хорошо подумав, я решил, что он прав и собирался на следующий день устроить торжественный отказ. Я опоздал.
Жена растолкала меня рано утром.
Ты не хочешь сходить и поинтересоваться, что там происходит? – язвительным тоном спросила она у меня. Я громко зевнул. Вылазить и идти куда-либо мне совсем не хотелось. Что случилось?
Ничего! Просто народ толпами бродит по улице, как– будто сегодня новогодняя ночь.
Я залез ногами в теплые боты «Прощай молодость – здравствуй старость». И прошаркал к дверям, нащупывая у дверей помповик. Выполз во двор и, увидев соседа, поинтересовался у него: Какого …? Всякие … ? И вообще … они уже! Спать мешают, ,,,! Сосед же ответствовал в том стиле, что он полностью согласен с моими идиоматическими выражениями, очень точно характеризующими весь этот сброд и всю ситуацию в целом. Одевшись, мы пошли по направлению движения, что привело нас к зданию Совета. Увидев, что тут происходит я сразу проснулся. Все напоминало точно такую же ситуацию, происходившую год назад. Так же стояли ребята на импровизированной сцене, только сейчас они разделились на две неравные группки, причем мои друзья стояли в меньшинстве. Какой то орел, используя стоящую раядом машину как трибуну, клеймил реакционный и отживший свое режим:
Они говорят, что все делается для нашего блага! Я не верю! Но чтобы не быть голословным – вернемся к фактам. Вместо того, чтобы работать со всеми нами – они живут на всем готовом. У них своя собственная поликлиника и продукты питания. Их охраняют отборные войска, а мы живем впроголодь и выживаем как можем…
Было очень много слов, много эмоций разбавленных сильно притянутыми за уши фактами. Но этого хватило. В числе про$чих назывался тот факт, что ряду товарищей руководство «подарило» самые лучшие участки, изъяв его из общего списка жеребьевки. Что он на халяву был вспахан, ну и тому подобная мутотень. Саня стоял весь бледный, но спокойный. Андреич пытался что-то доказывать, но перекричать толпу, или идти поперек – бесполезно. Бушующая толпа, только сдерживающих факторов (в виде пулеметов) не было. Вдруг вперед выступил Гладкомордый. Он поднял руки вверх и толпа, как по мановению волшебной палочки, угомонилась. Петр Борисович встал в позу «Ленин на бгоневичке» и начал толкать речугу. Вот что умел – то умел, так бы слушал и слушал. И что он сожалеет о происшедшем, и что участки будут возвращены добровольно в список жеребьевки (добровольно было произнесено с таким нажимом, что становилось ясно, что отдадут по любому, даже еще доплатят и на коленях будут валяться, чтобы взяли обратно); и что все факты злоупотребления властью будут расследованы и виновные наказаны; что будут проведены перевыборы в Совет, что будет покончено с единоначалием и Совет станет всеобщим (от каждой улицы будет один выборный в Совет, который будет следить за соблюдением интересов именно их улицы); и о порочной практике игнорирования женщины. О её равноправии и… В общем он наобещал чуть ли не возвращение прежней жизни. Растроганная такими заявлениями толпа плакала. Слышны были крики: Борисыча в председатели! Многие притащили сюда семьи, они поднимали детей чтобы тем было лучше видно. Я тоже плакал. По моим щекам катились слезы величиной с горошину. Мы просрали сектор. Здесь мы лишние. Надо все бросать и уходить. И я ушел. Обратно домой. К жене.