– Принято, – коротко отвечает руководитель. – Необходимо подготовить отчёт по форме, – напоминает он мне и вешает трубку.
Руки трясутся, и я с трудом набираю нужный адрес в телефоне, виляя автомобилем в сторону обочины. Конец близок. Он маячит впереди, как белый свет в конце тоннеля, за которым скрывается неизвестное никому продолжение.
Я уже не могу повернуть время вспять, чтобы что-то изменить. Не могу исправить. Всю жизнь я буду жить с этим решением. С его последствиями. С его болью. Но мой малыш будет счастлив находиться в стороне от всего этого. Я сделаю все возможное, чтобы отгородить его от жестокости и уродств криминального мира. Сменю работу, перееду, постараюсь измениться сама. Да и в стране станет на одного преступника меньше. Я сделаю большое одолжение всем, кто пострадал от руки Кайданова, всем, кто ещё мог пострадать. Но искупать свои грехи мы будем вместе. Просто каждый по своему.
Расплата коснулась меня уже сейчас, окатив леденящим холодом терзающих душу страданий. Достаточно ли я буду наказана? Да. Достаточно и даже больше. Когда лишаешься того, что стало твоим воздухом, теряешь частичку себя. Маленький, но важный кусочек, след от которого вряд ли сможет когда-нибудь зарасти.
Немного сбавляю скорость. Я не должна приехать на место раньше группы захвата. Не хочу долгих проводов. Не хочу глупых объяснений. Не хочу давать себе возможность пожалеть о принятом решении раньше времени.
Подползаю в назначенное место позже всех. Оперативники уже готовы. Они ожидают нашего прибытия в полной экипировке, с оружием наперевес. Все это против безоружного Глеба, с затёкшим от поездки в багажнике телом, изуродованным синяками и кровоподтеками.
Мне становится жутко. Я не могу спокойно воспринимать то, что так жестоко передала его, так подставила. Он поверил мне. Поверил, несмотря ни на что. Отказался от желания убить. Может, я достойна смерти? Достойна того, чтоб погибнуть от его руки? Пусть будет так. Пусть Глеб каким-то чудом раскидает группу захвата, а затем пристрелит меня. Я этого хочу. Сейчас понимаю, что действительно готова умереть... Это же так просто. Это решает все проблемы. Делает их неважными. Пустыми. Я больше не хочу ничего решать. Никогда.
Останавливаюсь на обочине. Коротков приветствует меня, а я просто киваю. Молча ступаю по направлению к багажнику, а руководитель группы даёт команду бойцам приготовиться. Нажимаю кнопку, и крышка слегка подскакивает вверх. Я поднимаю ее выше, но Кай не двигается, несмотря на контраст яркого дневного света и темноты его временного заточения.
– Глеб, – легонько касаюсь его плеча, и мужчина оживает приподнимаясь.
Кайданов поворачивает голову в мою сторону. Его глаза прищурены с непривычки, но он отлично видит все, что происходит. Отхожу в сторону, ни в силах больше смотреть на него.
– Браво, принцесса! – восклицает Глеб. – И кому принадлежит эта великолепная идея? Тебе? Или папаше?
Одинокая запоздалая слеза стекает по щеке, и я скрываюсь из виду, возвращаясь в машину.
– Господин Кайданов, вы арестованы, – обращается к Каю Владимир Викторович.
Через зеркало заднего вида замечаю, что Глеб не сопротивляется. Он послушно вылезает из багажника, вальяжно потягивается, разминая тело, проделывая все это под неусыпным контролем ребят из группы захвата. Даже сейчас он хладнокровен и немного безумен. Без проблем даёт закрепить наручники на запястьях.
Потом он вдруг оборачивается в сторону автомобиля, где я прячусь. Мужчины позади него напрягаются, я слышу, как гремит оружие в их руках. Кай же плевать на это хотел.
– Васнецова! – кричит он мне. – Рано или поздно я вернусь, мелкая дрянь, и тогда... – он делает паузу, от которой перехватывает дыхание. – Тогда ты познаешь мою жестокость во всей ее красе! Весь мир переверну, но тебя, сука, найду! В этот раз точно найду!
6 месяцев спустя
– Тужимся только на схватках, – даёт указания приветливая акушерка, а я киваю головой в знак того, что все поняла. – В промежутках отдыхаем, восстанавливаем дыхание. Осталось немного потерпеть, Мариночка, вы молодец!
Она подходит ближе ко мне и поправляет датчики аппарата кардиотокографии, потому что ребёнок опустился ниже, и вот-вот должен будет появиться на свет. Я пытаюсь максимально расслабиться перед последним рывком. Закрываю глаза и слегка раскидываю руки.
Персонал суетится вокруг, завершая подготовку к рождению моей дочери. Это хорошая платная клиника, одна из лучших в городе. Подобное может показаться странным, но данный факт вселяет мне какую-то уверенность в том, что все пройдёт отлично. Пожилая акушерка не отходила от меня ни на шаг с самой первой схватки. Она подсказывала, как дышать, как снизить болевые ощущения, которые, признаться, были не настолько сильными, чтобы лезть на стену, как писали на всевозможных «мамских» форумах, фанатом которых я уже успела стать. Я до последнего сомневалась, что это «оно самое», все ждала, когда боль усилится, вызывая истеричные вопли, такие, как у рожениц в соседних родильных залах, но этого не произошло вплоть до того момента, как интервал между сокращениями не стал равномерным и очень коротким.
Мою кровать трансформируют в кресло, и я раскидываю ноги по сторонам на специальные подставки. Доктор и акушерка располагаются на положенном им месте как раз в тот момент, когда очередная схватка пронзает низ живота, и я отчётливо ощущаю, как малыш сдвинулся внутри меня к самому выходу.
– На следующей будем тужиться, – распоряжается доктор, принявшись массировать мой живот. – Давай! – командует она, и я, схватившись за ручки по обеим сторонам от кровати, пытаюсь вздохнуть полной грудью и на выходе протолкнуть младенца на свободу.
– Вижу головку, – констатирует гинеколог, – сейчас ни в коем случае не тужься, терпи, не забывай, что голова малыша сейчас плотно зажата.
– Хорошо, – отзываюсь я, давая себе обещание во всем слушаться этих людей.
– Давай! – снова слышу доктора и во второй раз со всей силы толкаю дочку вперёд. – Молодец! Ещё одна такая потуга, и сможешь прижать малышку к груди.
На этот раз мой живот массирует акушерка. Я мысленно радуюсь тому, что роды проходят так гладко. Уж чего я за последние месяцы начиталась в интернете – словами не передать! Тужусь в третий раз и пронзительный крик разносился по родовой. Маленький красный комочек надрывается до тех пор, пока не оказывается у меня на груди, укрытый двумя одеялами.
Акушерка суетится вокруг нас, помогает малышке найти сосок, но больше для соблюдения формальностей, чем в реальном желании накормить. Я смотрю на дочку, чуть приподняв голову с кушетки. В какой-то момент меня снова просят потужиться, но я уже ничего не соображаю, настолько поглощена созерцанием маленькой лысой головки, елозящей губами и языком по моей груди. Не могу поверить, что это правда! Все, как во сне! Будто не со мной.
Доктор заканчивает со всеми необходимыми процедурами, и нижняя часть кушетки снова трансформируется в плоскую поверхность.
– Предлагаю позвать папу, Мариночка! – внезапно предлагает акушерка, и ее голос вырывает меня из какой-то дремы, я уже даже успела забыть, что мы тут ни одни.
– Да, конечно, – соглашаюсь я.
– Проходите, папочка, – приглашает улыбающаяся женщина, и новоиспеченный отец с важным видом входит в родовую.
Он приближается к нам быстрым шагом. Мужчине не терпится поскорее увидеть своих девочек.
– Ну, привет, малышка! – нежно говорит он, а затем целует малюсенький лобик.
Дочь, как ни в чем не бывало, продолжает облизывать меня.
– Она меня лижет, – как-то по-детски сообщаю я, а мужчина улыбается в ответ.
– Я даже не удивлен, – говорит он. – Ты сладкая, я знаю, – теперь уже касается губами меня и целует так же нежно, как дочку.
– Как назовёте свою принцессу? – спрашивает женщина.
– Надежда, – отвечаю я и поднимаю на Влада глаза, светящиеся от счастья.
Конец