— Да, и должен вам доложить, что это зрелище пренеприятное, просто омерзительное.
— И все-таки что-то здесь не так, — проговорил Райдер.
— Что вы хотите сказать, Райдер, я вас не понял?
Эмиль не хотел напрямик спрашивать о Софии Стэнтон-Гревиль, а тем более отпускать какие-либо замечания в ее адрес, раз уж она так сильно заинтересовала Райдера; он старался быть дипломатичным.
Райдер не отвечал. Он молчал, потрясенный внезапной и неожиданной догадкой: женщина, с которой он провел ночь, была не София! Он теперь был готов поклясться в этом! Он знал это наверняка, потому что у той, неизвестной ему женщины, грудь была большой и полной, а у Софии — и он лично в этом убедился дважды — грудки небольшие, помещающиеся в ладони. Как же он сразу-то не догадался! Вот, оказывается, в чем дело! Кто-то нагло им попользовался, не спрашивая его согласия!
— Я хотел сказать, что в ром, которым меня вчера угощали, была подмешана какая-то гадость. Думаю, София положила туда наркотик или что-то в этом роде.
Райдер не стал объяснять, что он пришел к такому выводу лишь благодаря знанию размера груди Софии. Зачем посвящать Эмиля в такие подробности?
— Вы считаете, что она подмешала в ром наркотик? — недоверчиво переспросил Эмиль. — Но зачем?
— Суди сам: я проснулся в одиночестве, ее уже и след простыл; в голове у меня до сих пор не прояснилось, а утром я чувствовал себя слегка пьяным и не мог толком вспомнить, что было ночью. Я никогда не напиваюсь до такой степени, чтобы ничего не помнить, и тем не менее события прошлой ночи представляются мне нечетко, будто в тумане. Напрашивается единственный вывод, и я его тебе уже сообщил. Мне непонятно только, почему другие любовники Софии не заподозрили обмана? И не обратились за разъяснениями к своей милой?
— Вероятно, из всех ее любовников вы оказались самым опытным, Райдер. Те, другие, искали лишь удовольствий и получали их, о чем же тогда спрашивать?
— Может, и так, — ответил Райдер и подумал о том, что другие никогда не видели и не ласкали грудь Софии, а поэтому не смогли обнаружить обмана. Вряд ли они ласкали и другую женщину, и уж тем более не обращали внимания на ее грудь, вот их и дурачили. Райдеру показалась забавной мысль, что на этот раз София потерпела фиаско только потому, что позволила ласкать свою грудь. Он весело рассмеялся.
В пять часов дня он вспомнил, что той ночью в комнате находился мужчина, он слышал мужской голос, но ни единой фразы не разобрал. Зачем нужно было какому-то мужчине присутствовать во время любовной сцены? И кто, кстати, его, Райдера, раздел и положил на кровать, ведь сам он был не в состоянии этого сделать, раз его одурманили наркотиком? Не этот ли неизвестный мужчина? И кто он?
София скорее всего не раздевала его, Райдер этого не помнил. Она лишь заманила его в домик у моря, позволила целовать, а потом передала его другой женщине, которая выполнила основную часть задуманного плана. Вот как все было. А неизвестный мужчина — не кто иной, как дядюшка Тео, кто же еще?
Райдер решил ехать в Кэмил-холл, и немедленно. Он покажет этим негодным людишкам! Они ответят за свои гнусные действия, или он перестанет себя уважать! Умывшись и тщательно одевшись, Райдер быстрым шагом вышел из дома, вскочил на коня и ускакал в направлении Кэмил-холла, хозяева которого, он был уверен в этом, вряд ли обрадуются его неожиданному визиту и уж тем более не предложат незваному гостю остаться у них на обед.
У Софии не было никакого желания находиться в обществе дяди, и она сказала ему, что отобедает наверху, у себя в комнате. Буквально через несколько минут к ней в спальню ворвался взволнованный Джереми со словами:
— Что случилось, Софи?
Мальчик боялся, что сестра может внезапно заболеть или, что еще хуже, умереть и оставить его одного на всем белом свете. Потеряв родителей, Джереми стал очень болезненно относиться к самочувствию сестры, и малейшее нарушение обычного распорядка, как, например, сейчас, когда София отказалась обедать вместе со всеми, пугало его.
— Не волнуйся, я прекрасно себя чувствую, мой дорогой, — постаралась она успокоить брата. — Я передумала есть в одиночестве; подожди минутку, пока я причешусь, и мы вместе спустимся в столовую.
Джереми уселся в кресло и принялся рассказывать:
— Дядя Тео поручил Томасу свозить меня на северное поле, и мы поехали и пробыли там часа два, не больше, пока не началась жара, и это было так здорово, Софи! Наблюдать за работами, ну и так далее. Только Томас несколько раз подгонял рабов кнутом, хотя они вроде бы ничего особенного не сделали; Томас говорит, что это необходимо, иначе негры перестанут работать. Он называет их ленивыми бездельниками.
София ненавидела Томаса всем сердцем; она считала его жестоким, мерзким негодяем, однако девушка не стала говорить о своих чувствах брату, а спокойно продолжала расчесывать волосы под болтовню Джереми, а расчесав, стянула их в хвост на затылке черной бархатной лентой. Закончив причесываться, София встала из-за туалетного столика проглядела себя в зеркале: вроде бы все было в порядке, если не считать синяка на щеке, правда, он был едва заметен; чтобы увидеть его, следовало как следует приглядеться. А накладывать на лицо толстый слой пудры и румян София не собиралась — зачем? В неярком сумеречном свете синяка никто не увидит, разве что наблюдательный дядя Тео, но ему это доставит удовольствие. Не глядя на Джереми, она спросила:
— А если бы ты был здесь хозяином, оставил бы надсмотрщиком Томаса? Или нанял бы другого вроде него, чтобы он держал рабов в страхе?
Джереми задумался, покусал нижнюю губу, поерзал в кресле и только потом ответил на вопрос сестры:
— Не знаю. Дядя Тео считает Томаса хорошим надсмотрщиком, он ему доверяет, разрешает Томасу делать так, как тот хочет, вот только…
— Что?
— Ну, я ведь знаю многих рабов давно, уже четыре года, как мы здесь живем, я считаю этих людей своими друзьями, а они считают своим другом меня, понимаешь? Для чего, спрашивается, мне стегать их кнутом? И на плантациях такая жарища, Софи! Я, пока ездил с Томасом, устал, а они-то работают весь день!
София подошла к брату, погладила его по волосам и, не в силах сдерживаться, поцеловала в лоб, хотя и боялась напугать мальчика таким неожиданным проявлением материнских чувств. Джереми, не обратив на нежности сестры особого внимания, вскочил с кресла и потянул Софию за руку:
— Пойдем!
И они весело выбежали за дверь и начали спускаться на первый этаж. Внезапно София остановилась как вкопанная: в холле у подножия лестницы стоял Райдер Шербрук. Молодой человек выглядел настоящим денди; рядом с ним суетился Тео Берджес, изображая радушного хозяина.
Райдер увидел Софию и от изумления долго не мог прийти в себя — вместо вульгарной развращенной особы в ярко-красном пеньюаре перед ним предстала девушка, выглядевшая не старше шестнадцати лет в своем нежно-желтом муслиновом платье. На ее личике застыло выражение безграничного ужаса, словно перед девушкой появился дьявол, собирающийся без промедления утащить ее живьем в четвертый круг ада. Теодор Берджес, заметив изумленный взгляд Райдера, обернулся к племяннице и при виде ее сжал кулаки от ярости:
София выглядела невинным, бесхитростным созданием, а так выглядеть ей было не положено. Черт бы побрал эту проклятую девку! Берджес был готов избить ее до полусмерти за то, что она не накрашена, а тот факт, что Райдер Шербрук нагрянул неожиданно, без всякого предупреждения, его абсолютно не волновал.
— Здравствуйте, София, — поздоровался Райдер. — Ваш дядя предложил мне остаться на обед, я принял приглашение, так что придется вам терпеть мое общество. О, а это кто?
Джереми, хромая, подошел к гостю и протянул ему руку:
— Меня зовут Джереми, сэр. Я брат Софи. Райдер приветливо улыбнулся мальчику и дружески пожал его руку.
— Очень приятно познакомиться, Джереми. Я и не подозревал, что у Софии такой взрослый брат!
— Мне уже девять лет, сэр. Сестра говорит, что я расту быстрее, чем осока на болотах.