— Но я действительно не знала, — жалобно, тоненьким голоском сказала София, презирая себя за свою слабость, трусость и чувствуя, как страх медленно уступает место растущей в ней ненависти. — Если хотите знать, я мечтала о том, чтобы он поскорее приехал и поймал вас за вашим гнусным занятием! Такой человек, как Райдер Шербрук, ни за что не поверит всякому бреду про колдовство вуду, и он доберется до вас, вот увидите!
Он замахнулся для удара, но потом передумал и опустил руку. На его лице неожиданно появилась улыбка, и София в этот момент увидела то, что всегда видели другие люди: лицо образованного, остроумного человека, настоящего джентльмена, честного и порядочного. Но таким он был лишь мгновение, а потом его лицо снова стало злобным и жестоким.
— Если Томас и не подстрелил его в этот раз, подстрелит в следующий. Но меня-то, меня застали врасплох! Эмиль, сын управляющего Грэйсона, меня мало волнует, хотя, признаюсь, он мне изрядно надоел, изрядно! Но этот Райдер, голый, как сатир, несущийся за мной с криками и гиканьем, он меня совершенно шокировал. Просто вывел из душевного равновесия! Хорошо хоть Томас ранил его. София побледнела.
— Вы убили его? Убили хозяина плантации?
— О нет. Томас прострелил ему руку, но убить он его не убил. Томас в подобных делах очень осторожен. Но молодой Шербрук! Подумать только: бежал за мной, голышом, с камнем в руке да еще и вопил, как индеец! Томас говорит, Шербрук едва не наткнулся на нашего раба, но тут, к счастью, к раненому сатиру подбежал Эмиль и стал делать ему перевязку.
София молчала. Она думала о том, что могла бы предупредить Райдера Шербрука, и тогда бы он не подвергал риску свою жизнь. Она, София, поступила крайне неразумно, а он заплатил за ее глупость. Правда, ей и самой теперь приходилось несладко, но побои были ей не в новинку. Хорошо, что Райдер остался жив, а ее боль пройдет когда-нибудь. София вздохнула, и вздох болью отозвался в ребрах.
Теодор Берджес, дядя Тео, отвернулся от племянницы, подвинул к себе кресло, стоявшее у небольшого письменного стола, и уселся лицом к Софии, сложив руки на животе и вытянув ноги, скрещенные у щиколоток.
— Не пытайся изображать из себя дурочку, София, тебе это не идет, — обратился он к девушке и укоризненно покачал головой. — Сколько раз я должен повторять тебе: послушание, беспрекословное послушание — другого от тебя не требуется. Ты обязана делать то, что я тебе говорю, — у тебя нет иного выбора, детка. Зачем ты желаешь мне зла? Представь, что бы было, если бы Райдер Шербрук схватил меня этой ночью? Что сталось бы с тобой и твоим драгоценным братцем? Ты — несовершеннолетняя, тебя считают женщиной легкого поведения, у тебя нет ни денег, ни дома. Какое будущее ожидало бы тебя, если бы не мои заботы о тебе? Ты торговала бы своим телом на улицах города, а Джереми оказался бы в каком-нибудь сиротском приюте! Хотя, возможно, твоему брату и удалось бы устроиться учеником к какому-нибудь счетоводу, и он бы провел свою молодость, корпя над цифрами, и влачил бы нищенское существование. Поразмысли-ка об этом, дорогая племянница, и впредь не смей проявлять непослушания. В противном случае, клянусь тебе… — Дядюшка Тео замолчал, поднялся с кресла и подошел к Софии; она в испуге шарахнулась от него в сторону, но Теодор Берджес взял девушку за подбородок и повернул ее лицом к себе. — Я клянусь тебе, София, что в следующий раз, когда ты сделаешь нечто подобное, я изобью тебя до смерти. Поняла? — София ничего не отвечала, и он, видя ненависть в ее глазах, добавил более мягким голосом: — Хотя, пожалуй, нет. Я убью не тебя, а твоего любимого ненаглядного брата. Да-да, именно это я и сделаю. Понятно?
— Да, — прошептала София. — Я вас хорошо поняла, дядя.
— Вот так-то лучше, — сказал Теодор Берджес и протянул ей гладкую, холеную руку с ухоженными, отполированными ногтями.
София посмотрела на эту длинную красивую руку, на блестящие ногти и, сделав над собой усилие, медленно встала сама, без посторонней помощи. Теодор Берджес убрал руку и заметил:
— Ты упряма, но я нахожу, что в женщине эта черта характера не лишняя. Мне также хорошо известно, что ты меня ненавидишь, но меня это отнюдь не огорчает, а лишь забавляет. Хотя, если бы ты была моей любовницей, я бы, не задумываясь, отхлестал тебя кнутом так, что ты сразу подобрела бы. А теперь отправляйся в постель. У меня есть кое-какие соображения насчет тебя и молодого Шербрука. О, мой Бог, я так долго ждал, чтобы Грэйсон предпринял какие-нибудь шаги, и он наконец написал своим хозяевам, а то, что граф Нортклифф послал сюда своего брата — а именно на это я и надеялся, — большая удача, да, большая удача. Пора как следует обдумать план действий, и — к делу! Да, кстати, моя дорогая, должен тебе сообщить, раз уж ты видела не одного обнаженного мужчину, что Райдер Шербрук сложен великолепно. У него тело атлета, сильное, мускулистое, и ты вскоре собственными глазами увидишь этот образчик мужской красоты. — Тео Берджес сделал паузу и уставился в пространство. — Надеюсь, мой план сработает, но необходимо все предусмотреть, отработать детали. Райдер далеко не глуп, я-то полагал, что в его лице найду еще одного лорда Дэвида, но я ошибся. Шербрук ничем не похож на этого беспечного бездельника. Утром я сообщу тебе, какие действия от тебя требуются.
В восемь часов утра София была уже на ногах и, почти одетая, воевала с застежками на лифе платья: каждая пуговица давалась ей с превеликим трудом, отдаваясь болью. Багровый кровоподтек под правой грудью за ночь изменил свой цвет на сизо-желтый. София застегнула очередную пуговицу и скорчилась от боли, замерла, ссутулившись как старуха. Служанку бедняжке пришлось отослать, потому что она не хотела, чтобы та видела след от удара, и не желала разговоров и сплетен по этому поводу. Она больше всего на свете боялась за брата, Джереми, и готова была стерпеть любую муку, лишь бы мальчик не узнал о ее страданиях.
Послышался тихий стук в дверь спальни, а затем дверь приоткрылась и в проеме показалась голова Джереми. София, несмотря на сильную боль, немедленно улыбнулась мальчику и ласково кивнула ему, приглашая войти.
— Ты разве не собираешься завтракать? Еда уже на столе, и если мы не спустимся к завтраку вовремя, то… Ну, ты же знаешь дядю Берджеса: он оставит нас голодными до обеда.
— Да-да, конечно, я сейчас, только управлюсь с застежкой. Не волнуйся.
Пока София возилась с пуговицами, ее брат прохаживался по спальне, заглядывая в каждый уголок комнаты с любопытством девятилетнего мальчика. Все ему было интересно, энергия била в Джереми ключом, и он ни секунды не мог посидеть спокойно. София наконец закончила свой туалет и мельком взглянула на себя в зеркало — на нее смотрела бледная, растрепанная девушка, в которой обольстительности было не больше, чем в раздавленной морской раковине. Хороша куртизанка, нечего сказать! Под глазами Софии залегли темные круги — свидетельство плохо проведенной ночи. Девушка взяла с туалетного столика гребень и начала причесывать растрепанные волосы, однако каждое движение руки давалось ей с превеликим трудом.
— Джереми, ты не поможешь мне причесаться? — обратилась София за помощью к брату.
Мальчик удивился подобной просьбе и вопросительно посмотрел на сестру, склонив голову набок в немом вопросе. София покачала головой, и Джереми, подойдя к сестре, спросил:
— Ты плохо себя чувствуешь, Софи? Что-нибудь не так?
— Ничего особенного, просто небольшое недомогание, — ответила она и протянула брату гребень.
Кое-как Джереми справился с пышной шевелюрой сестры, и это было лучше, чем совсем ничего. София стянула волосы сзади черной бархатной лентой и сказала:
— Ну что, дорогой, теперь пошли завтракать? Джереми, внимательно вглядевшись в сестру, ответил:
— Мне кажется, ты что-то от меня скрываешь. София дотронулась своими нежными пальчиками до щеки брата и погладила ее, стараясь успокоить мальчика.
— Не беспокойся, Джереми, со мной все в порядке. Легкая боль в желудке, и больше ничего, уверяю тебя. Съем за завтраком пару чудесных булочек, испеченных Тилдой, и боль как рукой снимет.