Он вернулся после девяти, явно довольный собой, с распущенным галстуком.
— А дома тебя накажет ужасная домоправительница, — пробормотал он, когда Марлена выключила пылесос.
Она бросила на него презрительный взгляд:
— Ах, так ты уже здесь?
Тут же его лицо приняло обиженное выражение. Марлена не знала другого человека, способного одновременно выглядеть так заносчиво и обиженно, как Никлас. Его глаза сузились, рот превратился в узкую полоску, желваки на щеках вздулись, выдались вперед. У него было великолепное лицо, аристократическое, арийское.
— Доктор Ленер назначил совещание на шесть часов.
— Ты обещал Андреа зайти в школу — у нее сегодня соревнования.
Он раздосадованно потер лоб рукой:
— Черт, совсем забыл!
— Нашлись более важные дела?
— Ты хочешь обвинить меня в том, что я недостаточно забочусь об Андреа?
— Если даешь обещание, надо его выполнять.
— Почему же ты не пошла?
— Потому что я тоже поздно вернулась домой.
— Ага.
— Мы же договорились. А я вчера ходила с ней в бассейн.
— Я не клерк какой-нибудь, чтобы ровно в пять откладывать дела в сторону.
— Я тоже.
Он заглянул в кухонную дверь:
— Есть что-нибудь на ужин?
— Будет, если ты приготовишь! — резко ответила Марлена.
— Что опять произошло?
— Я как раз вспоминала, что кто-то когда-то говорил о распределении домашних обязанностей, — проговорила она, подражая ему. — «Мужчина и женщина должны так организовать домашнюю работу, чтобы у каждого были свои определенные обязанности, которые обусловлены не разницей полов, а целесообразностью». Твой выразительный взгляд в сторону кухни — единственная обусловленная разницей полов обязанность, которая пришла тебе в голову?
Он ненавидел иронию.
— В конце концов, я двенадцать часов подряд проторчал на работе! — закричал он.
— И весь пропах виски! — крикнула она в ответ.
— Доктор Ленер предложил мне рюмку во время беседы. Что я, по-твоему, должен был сделать?
— Значит, тебе можно торчать в офисе и потягивать виски, а мне надо отчищать эту грязную посуду? Это и есть распределение обязанностей?
— К нам же по пятницам приходит домработница!
— Сегодня не пятница. Кроме того, домработница не покроет крышу, не починит пол в подвале, не соберет листву в саду, не заасфальтирует подъезд к дому. Она не гладит, не готовит, не ходит в магазин, не заботится о подарках к Рождеству…
— Я вообще против рождественских подарков, — вставил он торопливо.
— Если бы это было главной проблемой!
— Но ты ведь только что сказала…
— Никлас! — прервала она его с угрозой в голосе. — Не пытайся казаться глупее, чем ты есть. А теперь помоги мне, пожалуйста.
Он снял пиджак, бросил его на стул и занялся пылесосом. Потом сложил газеты в корзину. И вдруг ему на глаза попалась заметка в биржевом разделе о правлении фирмы, которая конкурировала с концерном. Он уселся на стул и начал читать.
Марлена сказала:
— Ты сидишь на своем пиджаке.
Он вытащил пиджак из-под себя, бросил на лестницу и стал читать дальше.
— Ты хотел сегодня вечером еще разобраться с нашей налоговой декларацией.
Он молчал.
Марлена выхватила газету из его рук:
— Черт тебя подери еще раз, Никлас! Так не пойдет!
Он уставился на нее, его лицо побелело. Потом встал и пошел в кухню. Вернулся оттуда со здоровенным куском копченой семги и сказал стальным голосом, что поедет за Андреа, а когда вернется, поможет ей с домашними делами. Он с отвращением осмотрелся вокруг. «Боже, что за свинарник!» — говорил этот красноречивый взгляд. И тут Марлене в первый раз пришла в голову мысль, что между Никласом и Бернхардом не такая уж большая разница.
Когда Никлас и Андреа вернулись, она убрала кухню, перестелила постели и отнесла пылесос в кладовку.
— Мы выиграли! — восторженно закричала Андреа и закинула рюкзак в угол.
— Убери его в свою комнату, пожалуйста, — сказала Марлена.
— Ну порадуйся же с нами! — Никлас положил руку Андреа на плечо.
Они стояли рядом, как брат с сестрой, которые не могут понять, почему мама сердится. Никлас все время пытался перетянуть девочку на свою сторону. Он любил ее, это нельзя было не признать. Сначала Марлена была счастлива, что они так подружились и нравились друг другу. Но вскоре ее начали раздражать маленькие заговоры, которые они, хихикая, заключали против нее. Черт возьми! Андреа должна быть его дочерью, а не сообщницей по проказам.
Ночью, сидя на постели, тихо, чтобы не разбудить Андреа, они продолжили спорить. Марлена считала, что их совместной жизни не хватает четкой организации, что пора наконец всерьез взяться за ремонт дома и что нужно договориться ясно и окончательно, кто за какие вещи и дела в домашнем хозяйстве несет ответственность.
— Но я ведь многое делаю! — яростно шептал Никлас.
— Да, когда у тебя есть время и желание. С каждым днем у тебя и времени, и желания все меньше. А раньше все было иначе.
— Раньше я был студентом, легкомысленным и свободным.
— Да уж, просто восхитительно! Когда ты был холостым студентом, ты был вполне современным человеком, а став женатым юристом, превратился в бритую обезьяну. Впал в доисторический патриархат.
Они ссорились еще некоторое время. В конце концов Марлена расплакалась.
— Ах ты, девочка моя! — сказал Никлас нежно и положил руки ей на плечи.
Она рыдала все громче, а он обнимал ее все крепче. Поцелуи Никласа всегда возвращали Марлене спокойствие, а когда он стал снимать с нее ночную рубашку, ласково утешая ее, Марлена почувствовала себя умиротворенной.
— Чертова кухня! — тихо бормотал он. — Это все совершенно неважно. Оставь, пусть себе идет, как идет…
И пока Марлена давала себе волю и делала все, чтобы доказать, что не потеряла женский облик, в ней подспудно росло подозрение, что все так и осталось непроясненным. А правда состояла в том, что Никлас подогревал ее чувства и ублажал ее плоть, чтобы уклониться от дальнейшей помощи по дому. Полностью он мог убедить ее только в постели, и уж тут он старался куда больше, чем в подвале или на чердаке. Как мужчины на Востоке, доверяющие тяжелые полевые работы женам, чтобы по ночам в постели никогда не уставать и постоянно быть способными к любви. Но что может сделать самый сексуальный мужчина, когда от одной мысли о том, что из-за какой-то непробитой дырки в кухонной стене ты остаешься без стиральной машины, становишься фригидной?!
Издательство состояло теперь из трех отделов: финансового отдела, которым руководил Георг Винтерборн и к которому относилось также контрольное подразделение под началом Каролы, производственного отдела под руководством Давида Эриксона и отдела сбыта. Там был начальником Питер Рот, англичанин, которого привела в издательство Карола. Рот был доцентом в Лондонском университете, где училась Карола. В издательстве поговаривали, что между ними существовало нечто большее, чем просто дружеские отношения.
Марлена хорошо ладила с Ротом. Он относился к тому типу руководителей, чье руководство исчерпывалось самыми общими указаниями своим подчиненным. Ее это устраивало. У Марлены были развязаны руки, и разлад существовал только в отношениях с контрольным подразделением, то есть с Каролой Эриксон, чья позиция по отношению к сектору Марлены всегда была очень жесткой. Хотя Карола прекрасно понимала, что растущему предприятию — а в фирме работало уже более пятисот человек — невозможно существовать без серьезной кадровой концепции и без продуманного обучения персонала, но все время ставила Марлене в вину высокую себестоимость ее проектов. Между двумя женщинами постоянно вспыхивали дискуссии о целесообразности подготовленных Марленой программ.
Кроме того, Марлена чувствовала, что она несимпатична Кароле. Марлена упорно стремилась вверх, не имея высшего образования, ее жизненный путь был нетипичным. Марлена хорошо понимала, как глубока пропасть между ней и Каролой, получившей элитарное образование. Она явно раздражала Каролу. Может, дело было в ее поведении, с каждым разом все более уверенном и свободном? В манере прямо ставить и решать проблемы? Честолюбие? Шарм, с которым она маскировала это честолюбие? Или ее хорошие отношении с Георгом Винтерборном — отцом Каролы?