— В таком виде вы не можете появиться в фирме. И дома тоже.
Он изменился в лице и исчез в ванной комнате. Марлена услышала, как его рвет.
Она взглянула на часы. Оставался час.
Марлена позвонила портье и попросила принести бритву. Потом постучалась в дверь ванной комнаты и спросила Бехштайна, какой у него размер рубашки. Сунула горничной еще одну банкноту и послала ее в киоск на первом этаже. Потом попросила немедленно отгладить его костюм.
Через полчаса Марлена с Бехштайном уже сидели в такси, и за пять минут до начала презентации они со своими папками уже входили в конференц-зал.
Георг Винтерборн бросил на Марлену вопросительный взгляд. Марлена успокаивающе улыбнулась в ответ. Она заметила, с каким искренним уважением провожали ее эти глаза, и его восхищение подействовало на нее, как возбуждающее средство, как рюмка шнапса перед обедом. Она с достоинством кивнула всем присутствующим и заняла свое место.
Бехштайн все еще был бледен. Он отбарабанил свой доклад так, словно несся по русским горкам: то слишком быстро, то слишком медленно, теряя смысл и бесконечно извиняясь. Но его состояние не бросилось в глаза Вальтеру Леонарду. После доклада Бехштайна всех пригласили на а-ля фуршет. При взгляде на бокалы Бехштайн изменился в лице.
Марлена, Винтерборн и Бехштайн стояли у окна.
Бехштайн сказал:
— Даже не знаю, как такое могло случиться… Эта женщина… — он беспомощно пожал плечами. — Должно быть, потаскушка какая-нибудь…
— Уверяю вас, вы ошибаетесь. Я тоже вчера заметил эту женщину, — холодно ответил Винтерборн.
Бехштайн замолчал. Он выглядел совершенно несчастным.
— Поблагодарите фрау Шуберт, — посоветовал Винтерборн. — Если бы не ее энергичность…
— А как вы, собственно, меня нашли? — робко спросил Бехштайн и удивленно посмотрел на Марлену.
— Несколько справок. В баре и у музыкантов. Мне просто повезло.
— И кто… она была?
— Может быть, вам нужен адрес?
Бехштайн застонал:
— Ради Бога! — его заискивающий взгляд снова был устремлен на Винтерборна. «Я очень себе навредил?» — казалось, спрашивали его глаза.
Часом позже Марлена припарковала машину на стоянке для клиентов абелевского концерна. Марлена вышла из машины и пошла к проходной. Самый короткий день в году… «Еще три раза поспать, и будет Рождество», — сказала Андреа утром. Марлена вздохнула.
Никлас шел ей навстречу. С блондинкой, почти такой же высокой, как он, и очень стройной. Она носила такие же очки, как у него, в золотой оправе, и в руках у нее был такой же «дипломат». Они улыбались друг другу доверительно, как друзья. Как очень близкие друзья.
Марлена поспешно отступила в тень. Небо, казалось, спустилось ниже. У нее внезапно заложило уши, и уличный шум стал совсем неслышим.
Никлас и женщина сели в одну машину. За рулем была она. Машина резко тронулась с места, и через минуту маленькая улочка опустела. Темнота и тишина. Слышно было, как в проходной зазвонил телефон.
7
Вечером, сидя у телевизора, Марлена ловила себя на том, что каждый раз внутренне сжимается, если на экране появляется блондинка. Была ли это дикторша с холодными глазами, комментирующая события дня, или светловолосая актриса, призывно глядящая на своего мужчину… Марлена придирчиво поглядывала на Никласа, пытаясь уловить какие-нибудь изменения в его лице. Но Никлас вел себя, как обычно, — потягивался, зевал, ронял орешки на плед.
Гораздо позже, незадолго до дня рождения Марлены, в апреле, Никлас вдруг стал нервознее, раздражался по пустячным поводам, придирался к жене.
— Если у тебя неприятности и тебе есть что сказать мне, так говори! — закричала на него как-то Марлена, не выдержав.
Он опустился на кухонный стул, на котором лежали его неглаженые рубашки.
— Опять мне всучили гнусную работенку, — пробурчал он нехотя.
Потом рассказал Марлене, что концерн решил провести сокращение штатов. Поэтому Никлас должен в ближайшие месяцы предоставить начальнику отдела кадров предварительный список сотрудников, контракты с которыми должны быть аннулированы. Волна увольнений накроет, конечно, преимущественно рабочих и служащих старшего возраста, и поэтому в фирме царят волнение и нервное напряжение.
— Но это еще не все, — продолжил Никлас. — В торговом отделе есть один тип примерно моего возраста — Франц Клопфер. Они хотят избавиться от него, так как он настраивает людей против руководства и заигрывает с производственным общественным советом. Кроме того, он вообще совершает массу глупостей. Такой студент-неудачник без академической степени, ну, представляешь себе! — сказал Никлас презрительно, словно забыл, что недавно и сам был таким студентом.
— Ну и что?
— Этот парень хорошо знает меня. Помнишь тот случай, когда мы захватывали дома? Мы тогда вместе были арестованы, и теперь он заявляет, что находит весьма забавным сегодняшнее положение дел. У нас с ним похожее прошлое, были одни убеждения, но теперь мы оказались по разные стороны баррикад.
— Он шантажирует тебя?
— Я просто не надеюсь, что он станет держать язык за зубами, если его уволят. Тогда начнут серьезно разбираться с моими анкетами — и прощай моя карьера.
Так его гнетет не то, что он, по сути, участвует в увольнении стольких людей, а лишь страх перед этим Клопфером!
Да, сегодняшний Никлас имел свою, совсем другую цель, он напролом шел к ней, хотя она находилась в туманной дали. И эта цель называлась «начальник правового отдела». Он даже думать не хотел, что какие-то ничтожные пустяки могут задержать его на этом пути.
Марлена так никогда и не узнала, как Никлас обделал это дельце, но Франц Клопфер не был уволен. Никлас даже пригласил его к себе, в свой романтический сельский домик. Тот сидел в их доме, ел козий сыр, пил вино и вспоминал старые времена. Ушел он совершенно пьяным. От вина, от собственных речей и от перспективы быть выбранным в производственный совет.
— Ты станешь начальником правового отдела, а я председателем производственного совета, — заявлял он и хлопал Никласа по плечу.
Никлас тоже был в приподнятом настроении. От самого себя и своего потрясающего умения обращаться с людьми. Он проводил Франца, «старого дружка», к его машине и с показным добродушием долго махал ему вслед. Вот и все, что осталось от маршей протеста, демонстраций, листовок, жарких дебатов. Мир дворцам, а не хижинам!
Когда Марлена этой ночью лежала рядом с Никласом, ей казалось, что они оба должны этого стыдиться. Никогда больше она не сможет до конца доверять Никласу. Он обманул ее, дал ей иллюзию освобождения из клетки, поработившей ее дух. Но он всего лишь перекрасил решетку. Теперь, когда краска облупилась, она оказалась в прежней клетке. И вина была на ней одной. Из клетки можно освободиться только самостоятельно! На самом деле, теперь она это понимала, цели Никласа никогда не были ее жизненными целями.
Между тем все споры по поводу домашнего хозяйства прекратились, поскольку Марлена, тихо позлившись, взяла все на себя. Обязанности Никласа ограничивались теперь поездкой раз в две недели в супермаркет за напитками и время от времени прогулкой к их соседу Либхарту. Тот угощал их парным молоком и только что снесенными яйцами. Никлас пил с Либхартом шнапс, рассуждал с ним о муниципальной политике, которая Никласа нисколько не волновала, и возвращался домой с красными щеками и новыми деревенскими сплетнями.
— Представь себе, Рози Либхарт снова родила.
Это означало: посмотри, у нее полный дом ребятишек, и она работает. Кто же будет спорить с тем, что многодетная жена фермера загружена по горло!
— Ты же знаешь, муж всегда помогает ей по дому, я это сама видела.
— Я тоже помогаю тебе, — миролюбиво ответил Никлас. Его защитные механизмы работали так же бесперебойно, как молочные железы Рози Либхарт. — Ну ладно… Если твои обязанности так тяготят тебя… Я полагаю, что теперь зарабатываю достаточно…