«Улитка на склоне» — это фантастика совсем другого рода. И другого уровня — гораздо более сложная, рассчитанная на восприятие квалифицированных, активно мыслящих читателей. Таких читателей в нашей стране очень много — без преувеличения можно сказать, что больше, чем в какой-либо другой стране мира. А общедоступность произведений искусства (то есть доступность любого произведения любому читателю) — это ведь вообще фикция. Не существует некий «читатель вообще» — есть очень неодинаковые читательские аудитории, определяющиеся уровнем понимания мира, степенью активности, возрастом, профессией, средой (не говоря уж о разнице индивидуальных вкусов и пристрастий). Существуют и различные уровни сложности в литературе. Юморески раннего Чехова вполне доступны каждому грамотному человеку; для понимания зрелого чеховского творчества нужна зрелость мысли и чувств.
Так что я вовсе не собираюсь, из опасения, что «Улитка на склоне» будет кому-то непонятна, давать к ней разъяснительные примечания: я знаю, что этой повести обеспечена достаточно широкая аудитория. Я просто хочу дать некоторые необходимые справки, так сказать, библиографического характера.
Дело в том, что в «Байкале» публикуется лишь одна часть (примерно половина) этой повести. Другая ее часть была опубликована в 1966 году в ленинградском сборнике фантастики «Эллинский секрет». Трудно и даже невозможно определить, какая из этих частей является первой, какая — второй. Действие одной из них происходит в таинственном и жутком Лесе, другой — в Институте, который занимается проблемами, связанными с этим Лесом. В одной из них главным героем является бывший сотрудник Института, Кандид, об исчезновении (или гибели) которого иногда упоминают персонажи другой части; этим и ограничивается внешняя, сюжетная связь между ними, в остальном их действие развивается параллельно и независимо друг от друга.
Конечно, для более полного понимания повести надо прочесть обе книги. Но то, что публикует на своих страницах «Байкал», на мой взгляд, представляет вполне достаточный самостоятельный интерес.
Дорогой Борька!
1. Получил я деньги от «Байкала». Жалкие деньги. Совершенно очевидно, что нам выплатили из расчета по 150 р. за лист. Но и то уже хорошо, что выплатили. А ты получил ли? И, кстати, получил ли ты мои экзы и получил ли экзы из Улан-Удэ?
2. Получаю ОО с машинки в понедельник и сразу передаю Нине на прочтение. С Романом[91] насчет первой главы для «Знание — сила» говорил, он обещал, что они там свяжутся с «Невой».
3. Как насчет Комарова? А тут родилась идея, если у тебя плохо выйдет, попытаться взять в Гагру или в Крым. Это имело бы еще и то преимущество, что тогда до нас бы не дотянулись с этой вонючей конференцией.
4. Встречался я с Маниным, провели вместе целый день. Он удручен, но старается держаться. Письмо-то было дешевенькое, к главному психиатру Москвы.
5. С моим поступлением в департамент пока ничего не слышно, тот парень, который должен всё это готовить, в командировке.
6. Звонил какой-то выпускник ВГИКА, тот, что тебе звонил в Ленинграде, хочет что-то ставить. Вероятно, придется встречаться и разговаривать. Гр-р-р-р.
7. Звонил я Хмелику — не могу дозвониться. Звонил Рюрикову — он сам только что приехал, советует прямо звонить Вилковой (это зав. ред. совр. сов. русск. прозы). Буду.
Вот пока всё у меня.
Поцелуй маму, и Адку, и Росшепера.
Жму, твой Арк.
Дорогой Аркашенька!
1. Деньги из «Байкала» я получил тож. Экзов — не получил. Твои экзы получил, спасибо.
2. ОО уже перепечатал. Позвонил в «Неву», посоветовался с нашим редактором. Он все мероприятия одобрил, но я хочу встретиться лично с главредом. Сегодня выяснится, когда эта встреча произойдет. О результатах встречи доложу особо.
3. Был в Литфонде, слегка поскандалил. Обещали сделать все возможное, чтобы раздобыть путевки с началом 10–15 апреля. Суки они там все. Не умею я с ними разговаривать. Но полагаю, что все уладится.
4. Сегодня, кажется, последний день возни со сценарием. Во всяком случае, так полагает наш режиссер.
Закончим, и понесет он его по людям, а там и худсовет. Посмотрим.
Вот в этот момент ты и позвонил.
Ну, пока всё, жму ногу,
твой [подпись]
P. S. Ленуське привет.
3 апреля в студенческой газете «Ленинградский университет» публикуется первая рецензия на «Перецовскую» часть УНС.
Хочу прежде всего поздравить людей, для которых литература не отделяется от их жизни, для которых литература — продолжение жизни, а опыт, чувства, мысли, приобретенные, возбужденные, возникшие у них при чтении, — продолжение их собственного жизненного опыта. Эти люди получили прекрасный и нужный подарок!
Роман братьев Стругацких «Улитка на склоне» (сюжетная линия «Кандид» опубликована в сборнике «Эллинский секрет» в 1966 году, сюжетная линия «Перец» в 1 и 2-м номерах журнала «Байкал» за 1968 год) не просто прекрасно написанное, увлекательно читающееся произведение, это философский труд, обобщающий многое, что разбросано по газетным столбцам и газетным страницам, по разговорам с друзьями и по мучительно страшным размышлениям одинокими вечерами. Я затрудняюсь назвать другое произведение литературы последних лет столь многогранное, столь цельное, столь важное для всех мыслящих людей и столь субъективно анализирующее окружающую нас действительность. Это роман о том, как живем мы с вами, как мы работаем, ходим по улицам, думаем.
Настоящий художник почти никогда не допускает произвола над материалом, он не придумывает форму, он видит уже в какой-то определенной форме свой материал. Конечно, художественное видение не одинаково у всех. Главное — кроме чисто индивидуальных качеств, — что разделяет людей на две группы, это умение анализировать факты и делать выводы и неумение делать этого. Сложность видения мира Стругацких предопределена двумя факторами: огромностью материала, который необходим для объективной оценки интересующих их жизненных тенденций, и сложным положением человека в мире, который — об этом скажу еще дальше, — не очень-то легко приспособить для каждого отдельного человека.
Важнейшую художественную задачу — введение читателя в мир своего видения Стругацкие решают блестяще. Даже при чисто сюжетном прослеживании бросается в глаза великолепный переход, для всех читающих внимательно безоговорочно убедительный.
Мы видим Переца, сидящего над обрывом, размышляющего. Все обычно. Появляется Домарощинер. Разговор с ним, странный, местами настораживающий, но еще ничего не определяющий (в смысле законов данного нам мира). Домарощинер и Перец идут в столовую, и вот Перец сел и «задвигал под столом ногами, устраиваясь поудобнее на стуле без сидения». Вот оно. Теперь мы уже видим этот мир, мир гротескный, доведенный до абсурда. И в этом мире Перец, так похожий на нас, думающий, плачущий, мятущийся, пытающийся что-то изменить.
(Кандид, человек, начинающий мыслить, находящийся в худших, чем Перец, условиях, можно даже сказать стоящий на более низкой ступени, борющийся Кандид, при самом невероятном стечении обстоятельств — подчеркиваю это — в случае победы, попадает на Биостанцию и становится… Перецем. И опять, на более высокой ступени, все повторяется сначала. Это подчеркнуто параллельностью действия в «Переце» и в «Кандиде».)
Это не просто интеллектуальный опус: «А что будет, если?..» Это не опус и не модель какого-то мира. Это реальность, доведенная до гротеска (а Стругацкие отлично знают, что гротеск — это не только ключ к настоящей сатире, но еще и ключ к возможно более концентрированному изложению).
Однако для газетной заметки я уже заболтался. Я не ставил перед собой цели подробно поговорить об этой великолепной книге, я лишь хотел обратить внимание на нее тех, кто еще не знает о ней, и попросить тех, кто читает ее сейчас, внимательно и серьезно подойти к сложной и очень важной для самих авторов вещи (Б. Стругацкий, выступая 15 февраля 1967 года у нас в Университете, сказал о «Улитке», что это единственная их вещь, которая не оставила у них в той или иной степени чувства неудовлетворенности, нераскрытых потенций).