В июне выходят две статьи, имеющие отношение к АБС. Но если статья Романа Подольного «Фантастическая этнография и этнографическая фантастика» (Сов. этнография. 1972. № 6) использует некоторые реалии произведений АБС лишь в качестве примера (например, имя этнографа в ТББ: Шуштулетидоводус, «специалист по истории первобытных культур, который сейчас работает шаманом-эпилептиком у вождя с сорокапятисложным именем»), то статья, опубликованная в журнале «Русская речь» (№ 6), целиком посвящена АБС. Название статьи говорит само за себя: «Несообразности в фантастике: Несколько замечаний о стиле А. и Б. Стругацких», причем ее автор — доцент Института русского языка АН СССР Наталия Михайловская — предпочла укрыться за инициалами «Н. М…»
Статья Н. М. заставляет вспомнить критические статьи начала 60-х «Со смаком!», «Кое-что о „мальках“», «Неужели так будут говорить люди будущего?», «Запорожцы в космосе». Всех их объединяет нелюбовь к языку Стругацких. Н. М. даже цитаты приводит в основном из ранних книг АБС (утверждая, что это произведения конца 60-х). Но вот что любопытно. Все стилевые упреки, которые Н. М. адресует Стругацким, а именно: злоупотребление разговорной, «фельетонной», «бойкой, обильно уснащенной остротами» речью, использование чужого стиля, цитат и устойчивых оборотов, «изобретательность по части ругательств» — как бы они смотрелись сейчас? Не правда ли, такие особенности отличают прозу современную, начала XXI века, от прозы XX, и тем более XIX веков? Значит, и здесь АБС явились новаторами? Тема, заслуживающая внимательного филологического разбора.
Впрочем, выводы статьи достаточно благожелательны.
<…>
В настоящей статье не ставилась задача детального освещения всего творчества А. и Б. Стругацких. Как видно из приведенных примеров, мы касались в основном произведений, написанных (или переработанных) в конце 60-х годов. Оставлены в стороне, например, и «Отель „У погибшего альпиниста“», где содержится много общего в стиле с произведениями уже упомянутыми, и повесть «Улитка на склоне», в которой тема «трудно быть богом», сквозная для творчества Стругацких, перенесена в новые обстоятельства и которая является, скорее, неудачей авторов в попытке освоения новой стилистической манеры. Возможно, что корни последних неудач писателей следует искать именно в слабых сторонах их предыдущих произведений.
Критика неоднократно указывала на новаторство Стругацких в жанре фантастики. Что касается языка, то это новаторство состоит не столько в создании новых приемов художественного изображения, сколько в усвоении приемов, уже существующих в советской художественной литературе. Во многих текстах и контекстах их повестей угадывается и стиль А. Н. Толстого (в особенности синтаксиса), и стиль И. Ильфа и Е. Петрова (в почти дословном использовании некоторых сочетаний с определенной экспрессивно-эмоциональной окрашенностью, сравним: «абсолютно не на чем со вкусом посидеть» у И. Ильфа и Е. Петрова — «абсолютно не на что со вкусом поглядеть» у А. и Б. Стругацких), и стиль А. Шварца (в частности речевая характеристика глуповатого Арканарского короля в повести «Трудно быть богом» очень близка репликам «голого короля» в пьесе А. Шварца «Голый король»).
Многим повестям А. и Б. Стругацких свойственны и острота сюжета, и гибкость стиля, есть у них и удачные образы. Но популярность жанра ко многому обязывает писателя-фантаста: о его произведении судят и по языку, и по содержанию, и по тем идеям, которые заключены в произведении. Академик В. В. Виноградов писал, что в художественных произведениях «сказываются степень речевой культуры и уровень художественного вкуса той социальной среды, к которой принадлежит автор и которую он стремится обслуживать своим творчеством» («Вопросы языкознания». 1955. № 4). Это положение следует помнить не только языковедам, но и писателям.
Вернувшись в Москву, АН принимается за обыденную работу — пишет рецензии. 6–10 июня датированы его рецензии на фантастические повести Л. Пироговой, Владимира Малова, Владимира Михановского, Виктора Бабкина, на фантастические рассказы Валентина Рича, Романа Подольного, на приключенческую повесть Болдырева, на перевод рассказа Лена Грея. Приведем в качестве примера одну из них.
С именем Виктора Болдырева я столкнулся впервые более десятка лет назад, когда мне пришлось «доводить» в Детгизе первую часть его трилогии, «Гибель Синего Орла». И должен сказать, что с той поры автор далеко шагнул вперед как писатель. Романтическая повесть «Геутвель» есть именно то, что намеревался создать Болдырев, — романтическая повесть, по сюжету, по теме, по стилистике, по способу обрисовки действующих лиц. Мне кажется, я не очень ошибусь, если поставлю «Геутвель» в один ряд с лучшими и прославленными произведениями Майн Рида и Фенимора Купера.