3. ПнО в «Молодежи Эстонии» — это, конечно, очень мило. Но не повредит ли это нам на суде? Я бы на твоем месте известил об этом факте ВААП и спросил бы, что делать и делать ли.
4. Деревянке письмо написать ничего не стоит. Но смысл у этого письма будет только в том случае, если первое наше письмо попало в сектор печати, МИНУЯ Деревянко. Если же наше письмо Деревянко читал, то логика такая: он прочитал письмо, он передал его своим подчиненным — с какой резолюцией, устной или письменной? Если резолюция: «Дайте Медведю по мозгам», то новое наше письмо не имеет смысла: и так дадут по мозгам. Если резолюция равнодушная: «разберитесь» и т. д., то опять же наше письмо не имеет смысла — не хочет он нами заниматься и не будет. А вот если наше первое письмо к нему не попало, т. е. какие-то медведевские доброхоты решили его из поля зрения начальства вывести и утопить в бюрократическом болоте, — вот тогда другое дело! Тогда будем писать и орать во весь голос. Поэтому я и жду, когда же Дмитревский дозвонится до Деревянко и что тот ему скажет. А звонить Дмитревский обязательно будет, его самого затирают в МолГв, хотя вопрос об издании своей книжки он предварительно согласовал (и получил добро) не только с Деревянко, но и с Марковым, и даже с самим Тяжельниковым, завотделом печати ЦК.
5. Был бы очень тебе благодарен, если бы ты выслал мне один экз югославского М. А то когда мы теперь увидимся!
В остальном — боль-мень.
Обнимаю, твой [подпись]
Р. Т. Странная вещь. Не успел запечатать это письмо, как принесли заказное из Кишиневского издательства «Литература артистика». В письме два экземпляра договора «об издании в переводе выходившего в свет литературного произведения». Нам (а точнее, мне, т. к. в договоре указано только мое имя) предлагается издать на молдавском языке произведение «Неназначенные встречи» за гонорар из расчета 60 % из 150 руб/а. л.
Непонятно: 1. Почему договор только на мое имя? Может быть, ты получил аналогичный?
2. Почему 150 руб/а. л.? Может быть, по той же причине?
3. Что это за «выходившее в свет литературное произведение» под названием «Неназначенные встречи»? Что они, собственно, имеют в виду? Если МолГв-сборник, то он еще не выходил. Если порознь ПнО, М, ОуПА, то при чем здесь «Неназначенные встречи»?
Пуганая ворона куста боится. Мне всюду чудятся провокации Медведева. Я очень тебя прошу:
1. Свяжись с ВААПом и выясни наши права на этот счет.
2. Обязательно (если тебе тоже прислали такой договор) напиши в Кишинев об обстоятельствах дела (копию — в архив).
3. Срочно отпиши (или даже позвони) мне по этому поводу.
Я пока положу все эти договора в стол и буду ждать вестей от тебя.
Р. Р. Т. Никак не могу окончить это письмо! Уже и машинку убрал, но тут позвонил Дмитревский. Он соединился наконец с Деревянко. О письме он ничего <…> не выяснил, он все хлопотал о личном свидании твоем с Деревянко. Деревянко сказал, что будет рад с тобою встретиться и разрешил дать свой телефон. Телефон: 206–80–12, Анатолий Пантелеевич. В общем, если не хочешь с ним встречаться, не ходи, но позвонить-то можно? Просто спросишь его, получил ли он письмо наше и прочее. Скажешь ему то, что собирались мы писать в письме: мол, в этом секторе мы уже письменно побывали, они к нам были благорасположены, но толку не добились. Не могли бы Вы лично проконтролировать наше дело? А? Всего-то и делов. Если по разговору выяснится, что он благорасположен, можно будет и встретиться в конце концов. А если будет уклоняться и вилять, то и хрен с ним. Тогда, знаешь ли, и письма никакие не помогут.
P. P. P. S. Леночке — привет!
Письмо Аркадия брату, 18 декабря 1977, М. — Л.
Дорогой Борис!
Информация.
1. Позавчера 16 декабря меня вызвали в ЦК КПСС по моему письму тов. Зимянину. Принимал меня его помощник Иван Филиппович Сенечкин, присутствовали еще один работник Большого ЦК (не понял — кто, но, видимо подчиненный Сенечкина) и работник агитпропа ЦК ВЛКСМ. Вместе со мной был вызван Синельников. Сенечкин извинился, что письмо оставалось без ответа месяц, но объяснил эту задержку тем, что они были озадачены: у них считалось, что дело Стругацких в МолГв давно пришло к благополучному концу. Затем он пожелал выслушать стороны. Синельников объяснил расторжение договора нашим нарушением оного путем издания «Малыша» в 75 году и путем многочисленных публикаций ТББ и ПнО за рубежом. Затем выступил я. Привел доказательства, что издательству было известно о готовящейся публикации М в Ленинграде к моменту заключения договора, а зарубежные публикации предложил сбросить со счетов в претензиях, поскольку это дело не наше, а ВААПа. Сенечкин и присутствующие тут же согласились с этим последним возражением и предложили Синельникову говорить только о первой претензии. Как я осознал, возникла действительно формальная антиномия: с одной стороны, издательство действительно знало о готовящемся издании М в Л-де, но с другой — в договоре указано, что издание М идет как первое, и оплата аванса и одобрения шла как за первое издание, что я и подписал в свое время, не обратив на это, естественно, никакого внимания (считал, что при окончательном расчете всё пересчитают). Короче, стало ясно, что это дело — компетенция суда. Тем не менее Сенечкин предложил Синельникову окончить дело полюбовно. Видимо, Синельников уже получил соответствующую накачку, потому что сразу предложил проект: мы соглашаемся на расторжение договора («чтобы другим авторам не повадно было бы подумать, что издательству могут наступать на горло даже такие известные писатели, как Стругацкие»), а МолГв тут же заключает с нами новый договор на сборник, состав которого мы потом обговорим. Не выйдет, сказал я. Мы издательству не верим ни на грош. Получив согласие на расторжение договора, они сразу затребуют по суду 2700 и дадут нам под зад. Синельников тут изобразил возмущение, но я заметил, что никого это не тронуло, а Сенечкин довольно зловеще сказал, непонятно к кому обращаясь, что он сам присмотрит за этим. Собственно, на этом разговор и закончился, если не считать того, что было договорено при всех обстоятельствах оставить в сборнике ПнО, а Сенечкин, проводив меня в коридор, велел записать его номер и при всех случаях обращаться прямо к нему.
Теперь вот как я вижу нашу тактику в дальнейшем. Мы продолжаем вести подготовку к суду. Как только получим конкретные предложения от Синельникова по поводу расторжения договора, предъявляем ему условие: идем на это лишь в случае уплаты 100 % по старому договору и немедленного заключения нового договора — вплоть до обмена нашего письменного согласия из рук в руки на подписанный Синельниковым новый договор. Если он на это не согласится, продолжаем готовиться к суду и снова обращаемся в ЦК.
Из беседы у меня создалось впечатление, что в ЦК крайне недовольны Синельниковым и симпатизируют нам, и готовы нас поддерживать по крайней мере в этом деле.
2. Не дождавшись ответа из театра, написал новое письмо с угрозой обратиться в Министерство культуры и в ВААП.
3. Приезжал Гюнтер Клаус из «Ноэ Берлин», сообщил, что на днях выходит наш ПXXIIВ, а на следующий год планируется ПНвС.
4. Пришел на подпись смешной договор из Молдавии на «Неназначенные встречи». Без указания объема, как на самостоятельное отдельное произведение, оплата 60 % от 150 руб. Собираюсь послать им запрос, что они имеют в виду.
5. Пришло письмо из ВААПа с просьбой дать объем ПнО и с копией письма Авраменке, в котором утверждается, что зарубежные издания советских авторов не подлежат ограничениям, указанным в типовых договорах.
Вот всё. Обнимаю, твой Арк.
Да! Совершенно упустил из виду. Звонил сегодня Тарковский. Он согласился снимать, сценарий утвердили, съемки начнутся в середине марта, подготовка (декорации и пр.) еще раньше. Сизов представляет ему нечто вроде гарантийного письма, где обязуется обеспечить группе постановочные и как-то компенсировать премиальные.
Что касается ТББс, то там молчание. Ждут приезда начальства, тогда 25–26 будет худсовет.
Привет твоим.
Письмо Бориса брату, 20 декабря 1977, Л. — М.
Дорогой Аркаша!
Очень здорово, что у нас вновь наладилась такая могучая переписка. Прямо-таки душа радуется.