Уже дома, в Москве, меня настойчиво спрашивали: какие же вопросы решались на Конвенте? Так вот, я вам со всей прямотой и откровенностью скажу, товарищи: если не считать контрактов, которые отдельные писатели заключали в кулуарах с отдельными издателями, никаких вопросов Конвент не ставил и не решал. Конвент (и этим, кроме всего прочего, похож на него свердловский праздник «Аэлиты») — это свободное, дружелюбное общение нескольких тысяч людей, интересующихся мировой НФ-литературой. Это свободный обмен мнениями, обмен информацией, обмен книгами, завязывание знакомств, ну и, конечно, возможность получить высокое духовное наслаждение от общения с единомышленниками.
Конечно, Конвент — это не самый здоровый способ времяпрепровождения для пожилых людей. Очень все это было утомительно. Спали по 5–6 часов в сутки, не больше. Выматывались до изнеможения. Но я все же испытываю огромную благодарность организаторам Конвента за их любезное приглашение, за их несравненное гостеприимство, за то, что они дали нам возможность своими глазами увидеть, кто он такой — молодой любитель фантастики на Западе. Очень, очень хорошая фигура.
И еще. На 45-м Конвенте нам с Борисом Натановичем вручили приз Всемирной организации научной фантастики с девизом: «За независимость мысли».
19 сентября в саратовской газете «Заря молодежи» публикуется статья Романа Арбитмана «До и после „Сказки…“».
«Сказка о Тройке» Аркадия и Бориса Стругацких принадлежит к числу произведений, которые в 60-х клеймили и склоняли. Ее называли вредной в «идейных отношениях», «идейно несостоятельной», обвиняли в «глумлении» над «дорогими для советского человека идеалами» (не уточняя, впрочем, какими именно). Она принадлежит к числу тех произведений, которые вернулись к нам в конце 80-х, после XXVII съезда КПСС.
<…>
Прошло совсем немного времени после выхода «Понедельника…», а Стругацкие уже поняли, что были слишком оптимистичны в своих прогнозах. Человек науки, рядовой НТР, в котором писатели уже видели почти человека будущего, в массе своей таковым не оказался. «В… миллионном научном работнике обнаружились все те же недостатки, которые по-человечески свойственны всем другим общественным прослойкам», — признает потом Аркадий Стругацкий.
Разочарование писателей в человеке науки болезненно отозвалось в их последующих произведениях. Если в «Далекой Радуге» (1963) коллектив талантливых ученых почти сплошь состоял из романтиков и альтруистов, готовых не раздумывая отдать жизнь ради торжества истины, то в повести «За миллиард лет до конца света», написанной полтора десятилетия спустя, даже из небольшой группы ученых лишь один, математик Вечеровский, откажется продать право научного «первородства» за «чечевичную похлебку» материальных благ, карьеры, славы, степеней, личного комфорта. И это — самые умные, самые талантливые, на которых (по сюжету повести) обратило внимание само Мироздание! Горько? Безусловно. Жизненно? К сожалению: практика вновь и вновь подтверждала грустную истину, что талант в науке далеко не всегда сопрягается с нравственным максимализмом и даже с обыкновенной порядочностью.
В «Понедельнике…» коллектив НИИ жил по законам творчества: работать было интереснее, чем развлекаться. А уже в «Управлении по делам леса» (повесть «Улитка на склоне», 1968 год) — своеобразном антиподе НИИЧАВО — царит совершенно иная атмосфера: взаимного недоверия, подозрительности, фискальства, бессмысленной секретности.
<…>
В «Сказке о тройке» мы встречаем тех же героев, что и в «Понедельнике…», — магов из НИИЧАВО. Всемогущие, способные воду обратить в вино, они теперь — чтобы поработать с экспонатами колонии необъясненных явлений (одному из магов необходим Черный Ящик, другому — говорящий Клоп и т. д.) — вынуждены искать окольные пути, то и дело ставя под угрозу чувство собственного достоинства, хитрить, ловчить, заискивать даже… Перед кем? Кто стоит между ученым и объектом приложения его сил? тут-то и вырастает зловещий образ комиссии «по рационализации и утилизации необъяснимых явлений» — Тройки.