<…>
Вещи, словом, разные, но все они — сатиры:
и веселая история М. Успенского о том, как некий добропорядочный гражданин мыкался по учрежденческим коридорам в поисках яда против цимекс летулярии, а в просторечии — клопов домашних;
и невеселая история Ф. Искандера о том, как едва не рухнуло на диво сбалансированное равновесие между сообществом простодушных кроликов и сообществом столь же простодушно пожирающих их удавов;
и монолог М. Жванецкого, рассказывающего о многом, но преимущественно о том, чего он в нашей жизни стыдится и что он и в себе, и в нас с вами, читатель, люто ненавидит;
и озорная притча Стругацких о том, можно или все-таки невозможно простым, но, естественно, бесправным людям победить или хотя бы объегорить упыреобразную «Тройку», наделившую себя всеми и всяческими правами…
И сатиры эти нужно научиться читать.
Не пугаться по крайней мере, когда у членов «Тройки» обнаруживается опасное портретное сходство с небезызвестными историческими личностями, когда герой-повествователь у М. Успенского называет — нет, обзывает! — недавнее наше прошлое эпохой «попустительства и развитого алкоголизма», а Ф. Искандер с брезгливым сочувствием рассказывает, например, о королевском Поэте, который так часто воспевал ворон вместо буревестников и столь долгие годы готовился воевать с тиранией, что — при всем своем вывесочном вольнолюбии — как-то незаметно для себя стал и ее стыдливым нахлебником, и ее бесстыдными вольнонаемными устами.
Что делать? Сатира движима недобротою, она вопиет и бранится там, где мы привыкли говорить шепотом и входить в положение тех, кто сам ни в чье, кроме собственного, положение входить не намерен. Сатира беззапретна и правилам хорошего тона не обучена. Грубость и прямота сарказма, не останавливающегося перед «пощечинами общественному вкусу», ей более к лицу, чем уступчивая деликатность и щадящая ирония. Сатира не знает табу и потому не ищет эвфемизмов. Она внутренне свободна от мифов и предрассудков, и нет для нее, пожалуй, более притягательного объекта, чем «святыни», обесценившиеся в процессе нещадного злоупотребления, чем иллюзии, за которые мы пока еще цепляемся, чем «сон золотой», который, как выясняется при ближайшем рассмотрении, навевают отнюдь не «безумцы», а очень даже здравомыслящие и очень даже высокооплачиваемые профессиональные лжецы.
<…>
Вот почему, полностью разделяя гнев, с которым М. Успенский говорит о вознесшейся над простыми смертными Управе, а братья Стругацкие рассказывают о Лавре Федотовиче Вунюкове «со присными», пребывая в мечтах, что хорошо бы действительно поломать обычай, при котором на каждого с сошкой приходятся семеро не просто с ложкой, но еще и с инструкцией, я вижу и неполноту, урезанность их сатиры. Неполнота в том, что все зло, вся скверна материализуются в этих повестях именно в «начальстве», и это, с одной стороны, порождает надежду на то, что одним только «обновлением кадров» можно вправить все структурные вывихи, а с другой, разводя народонаселение на дистанцированных по отношению друг к другу виноватых «начальников» и безвинных «подчиненных», как бы освобождает «подчиненных» от ответственности — хотя бы за их собственное бесправие.
И вот почему «Сказка о Тройке» и «В ночь с пятого на десятое» при всей резкости, правдивости и социальной определенности содержащихся в этих повестях обличений приносят по прочтении большее эмоциональное удовлетворение (когда бранят не тебя, а тех, кого ты и сам бранишь, всегда приятно) и даже отчасти облегчение (радостно чувствовать, что сам-то ты безгрешен), чем трагическая — при всей ее лукавой невозмутимости — философская сказка Ф. Искандера.
<…>
В конце ноября Авторы вновь встречаются в Репино.
20.11.87
Приехали в Репино.
1. Сцена предложения себя для экспериментов. (Три объяснения деятельности Демиурга. Он сам говорит об оттягивании зла.)
2. Разговор с автором проекта «Лишение страха».
3. Концовка. Знакомство Манохина с Г. А.
4. Почему не было проповеди на кресте (мало народу, и очень больно).
На стр. 81. Агасфер приносит статью и разговор: «Что-то вы грустный…» Читает мысли Манохина — его объяснения. Гипотеза насчет утопления зла. Обещание нового настоящего чел<ове>ка.
М<ожет> б<ыть,> на стр. 37. Агасфер рассказывает, почему не получилась проповедь. Начать разговор: «…какая же непротиворечивость, если сказано „не мир, но меч…“»… Разные толкования… А<гасфер> Л<укич> сказал, что вообще не так…