<…>
— Вы написали 23 повести. Это ваш излюбленный жанр?
— как правило, мы действительно укладываемся в десять авторских листов. Самая большая наша повесть, по-моему, пятнадцатилистная. Видимо, больший объем не вмещается в воображение. Ведь каждая повесть — это маленький мир. А каждый мир фантастического произведения — это обязательно terra incognita, мир, который никто никогда не видел, мир, лежащий за пределами человеческого опыта. Мир, отличающийся присутствием небывалого или вовсе невозможного. Никто не знает, что это такое: мир, в который вторгся человек-невидимка; или мир далекого будущего; или мир, в котором приняли и расшифровали послание сверхцивилизации. А автор должен все детали этого мира, все его, так сказать, закоулки ясно представлять себе в любой момент работы. Иначе будет утрачена достоверность описываемых событий, а фантастическое произведение, лишенное достоверности, немногого стоит… Достоверность описываемого мира зиждется на деталях. Писатель-реалист эти детали берет из собственного опыта, он их просто вспоминает. Писатель-фантаст должен эти детали вообразить. Однако же воображение наше конечно, а значит, воображаемый нами мир не может быть и большим, и достоверным одновременно.
<…>
— Из чего вы исходите, «рождая» главного героя произведения? И как придумываете имена?
— Герой есть в значительной степени функция замысла. В зависимости от того или другого замысла выбираются те или иные герои. Обычно у нас читатель знает то же и только то, что знает главный герой. И ищет выхода из разнообразных тупиков и ловушек вместе с главным героем. И должен сделать свой выбор вместе с ним…
Такой подход, разумеется, накладывает определенные ограничения. Нельзя делать главного героя гением или суперменом. Дураком его делать можно, но, пожалуй, не очень интересно… Впрочем, и гения, и дурака изобразить, кроме того, еще и очень трудно. В мировой литературе таких примеров раз-два и обчелся…
Что ж касается имен действующих лиц, то мы берем их обычно из газет или из телефонных справочников, а иногда даже «вычисляем» с помощью программируемого микрокалькулятора.
<…>
В середине августа газета «Неделя» публикует отчет о «Круглом столе» с участием сотрудника сектора психологии личности Института психологии Владимира Асеева, директора Института земного магнетизма, ионосферы и распространения радиоволн Владимира Мигулина, врача-психотерапевта Владимира Райкова, заведующего кафедрой Московского физико-технического института Бориса Раушенбаха, профессора факультета журналистики МГУ Юрия Шерковина и писателя АНа. «Круглый стол» посвящен проблеме увлечения паранаучными, аномальными явлениями.
<…>
Начать нашу беседу мы попросили А. Н. Стругацкого.
— Аркадий Натанович, летающие тарелки люди стали активно «видеть» и принимать их за космические корабли инопланетян в конце 40-х годов — в космос тогда еще не летали, но научная фантастика уже дала представление и о межзвездных перелетах, и об устройстве космических аппаратов — то есть дала словесный портрет чуда, который потом уже трансформировался в «реальный» зрительный образ. Так не кажется ли вам, что именно представители вашего литературного жанра в какой-то степени спровоцировали «появление» разных современных чудес?
СТРУГАЦКИЙ. Э, нет-нет, товарищи, художественная фантастика тут ни при чем, если, разумеется, не числить за нею теософических откровений госпожи Блаватской, мистификаций Бержье и Повеля и остального в том же духе. Это все равно, что винить Петра Первого за нынешние надписи на заборах — зачем, дескать, он гражданский шрифт изобрел… Если уж на то пошло, дело обстоит как раз наоборот — не фантастика наводняет сознание людей образами «летающей посуды», морских змеев и прочего, а сама она широко использует для нужд своих эти образы из безбрежного океана пылкого, но не слишком просвещенного воображения современного читателя. Справедливости ради не станем мы отрицать и того грустного обстоятельства, что определенная — и весьма распространенная — часть литературно-фантастической продукции активно подыгрывает такому читателю и его воображению. А впрочем, бог с ней, с фантастикой; в проблеме, ради которой мы здесь собрались, она играет, как я думаю, третьестепенную роль.
А проблемой для нас являются причины и характер отношения человека к так называемому современному чуду.