B. Б.: Сережа Битюцкий из Ростова предложил закон сохранения.
Б. Н.: Очень может быть.
C. Л.: Закон сохранения добра и зла?
Б. Н.: Очень может быть, потому что, вообще говоря, добро и зло — это некие изначальные понятия нравственности. Они вообще должны находиться в равновесии, потому что как только одно начинает перевешивать другое, это означает какую-то… какую-то ненормальность в обществе, мне кажется.
С. Л.: Борис Натанович, но все же преобладает добро.
Б. Н.: Вот добро преобладать, по-моему, никогда не преобладало. Ни при каких. А вот так, чтобы зло преобладало — такое бывало. И это всегда означало непорядок, ненормальность, отклонение от нормы. Всегда. Это значит, какое-то равновесие должно быть обязательно.
С. Б.: Если добро начало преобладать, значит, ты в чем-то заблуждаешься.
Б. Н.: Правильно, Светочка. Да, так оно и есть. Да, значит, ты что-то не то считаешь… Что-то ты не то называешь добром. Что-то у тебя его слишком много.
С. Б.: А значит, уже зло.
Б. Н.: Да. На самом деле это никакое не добро. Ты просто ошибаешься. Это очень правильно сказано. Очень правильно.
<…>
С тех пор много лет подряд группа «Людены» встречалась с БНом, приезжая на «Интерпрессконы», — то на самих конвентах, куда еще приезжал БН каждый год, то у него дома — после очередного «Интерпресскона». Люденские посиделки с БНом прекратились только после его второго инфаркта, когда он максимально сократил встречи с кем-либо. Однако он делал исключение для Юрия Флейшмана, беседы с которым длились вплоть до октября 2012 года. Темы их были разнообразными, но в основном об архивах АБС, о текстах, фотографиях, о будущем тридцатитомнике.
26 февраля в газете «Невское время» публикуется интервью БНа Алле Борисовой.
<…>
— Роман «Хищные вещи века» стал таким романом, к которому приглядывались и придирались. Он когда-то поразил многих. Мне, читателю, передался этот страх перед сытым обществом, которое я ассоциировала с коммунистическим. Но сегодня мы как никогда далеки от сытости. А для вас сытость по-прежнему означает бездуховность? Или что-то изменилось в вашем мироощущении?
— Вы знаете, ничего не изменилось. Роман был написан под впечатлением многообразных дискуссий об основных угрозах, стоящих перед человечеством, причем одновременно существовали и угроза перенаселения и голода, и угроза цивилизации досуга. Ничего удивительного. В развитых странах шел процесс обогащения, а в Индии, в странах Африки люди умирали от голода. Помню, как в середине 50-х годов было совершенно точно предсказано, что в Индии должно умереть от голода в каком-то году столько-то миллионов человек. Это предсказание было сделано специалистами, и оно носило характер непререкаемого пророчества, потому что путей спасения не было: никакие фонды, никакая помощь и благотворительность не могли спасти полумиллиардное население страны от этой катастрофы. И тем не менее трагедии не произошло, потому что вмешалась наука, в Индии произошла «зеленая революция», которая позволила резко поднять урожайность, и миллионы людей остались живы. Все произошло буквально на наших глазах. Это казалось чудом. И вот эти две угрозы: перенаселение и голод, с одной стороны, и изобилие и сытость — с другой, играли огромную роль в наших тогдашних представлениях о будущем. Да, и сытость тоже. Человека создал труд. Что станется с человеком, лишенным необходимости трудиться?
— А противоположную ситуацию вы не пробовали себе представить?
— Да мы другой ситуации просто никогда не видели в своей жизни, не забывайте об этом! Наша семья всегда существовала на уровне приличной бедности. От голода мы не умирали (если не считать блокадной зимы сорок первого — сорок второго), но проблема новых штанов была всегда практически неразрешима.