Человечество опасается Странников, таинственных пилигримов Вселенной, превосходящих его в своем технологическом и умственном могуществе. Но происходит нечто совершенно неожиданное: из среды самих людей в силу эволюционного процесса начинают возникать индивидуумы, наделенные «третьей импульсной системой», внутренний мир, потребности, интеллектуальные стремления, космические эмоции которых резко отделяют их от других людей, уводят их — «люденов», «зачеловеков» — из колыбели человечества.
Модель, конечно, фантастическая, но, опять же, не лишенная нравственной проблематики. Она, прежде всего, в той несовместимости просто хороших, умных, интересных, но обыкновенных людей с людьми непонятными, стремительно выламывающимися из ряда, имеющих свой пункт — даже систему — несходства со всеми остальными. Если переводить с языка фантастических метафор и символов — это одиночество талантливых и гениальных носителей новизны в переломные для человечества моменты.
Таков итог, финальный мотив повести. По ходу ее сюжета — много боковых линий: тут и встреча с неведомым, и напряжение научного поиска, и аналитические усилия мысли, и страсти познания. Наконец, разного рода гипотезы о типах возможных цивилизаций. О взаимоотношениях между ними. О путях предполагаемых вариантов развития человечества. Иными словами, объемный фантастический мир с главной художественной мыслью.
Впрочем, с моей точки зрения, эта повесть написана с несвойственной Стругацким суховатостью. Она слишком задокументирована. Слишком приближена к трактату. Ее отчетно-статистическая основа, не воспроизводя реального научного открытия, а лишь стилизуя открытие фантастическое, хотя и изобретательна, но скучновата, растянута. Большинство ее служебных помет, грифов, адресов, анкет — лишь просматривается глазом, но не читается как текст художественный. Оттого и главные герои — рассказчик и Тойво Глумов, не говоря уже о второстепенных, — даны достаточно бегло, силуэтно, видны их деловые качества, объяснена интеллектуальная хватка, но по-человечески они не слишком увлекательны. Они задавлены служебной перепиской. Эмоциональные же, шоковые состояния от столкновения с «люденами», по существу, лишь названы, но не изображены. Вообще хотелось бы, конечно, чтобы этот путь превращения человека в «людена» был дан не столько как трактат или мемуар о фантастическом открытии, а как драма. Как душевное потрясение.
Конечно, повесть уже написана и напечатана, но было б, мне кажется, не бесполезно несколько успокоить ее отчетно-бюрократическую суету (особенно на вялых начальных 50-ти стр.) и еще порисовать главных героев, связать их более бурными конфликтами, показать душевные мучения, документально обозначенные, но оставленные за кадром. От этого повесть немало выиграла бы.
И наконец, большой и сложный роман «Хромая судьба», в котором переплетаются два сюжета. В центре их два писателя — Феликс Сорокин и Виктор Банев, — существующих в разных мирах, в разных социальных условиях, смоделированных Стругацкими. Причем один сюжет как бы реальный с реальным героем Феликсом Сорокиным, другой — придуманный им, населенный вымышленными персонажами во главе с Виктором Баневым, персонажами из неопубликованной рукописи Сорокина, хранящейся в заветной синей папке.
Сюжеты развиваются параллельно, чередующимися главами, причем они настолько самостоятельны, что практически могут существовать и врозь, как это доказали сами Стругацкие, опубликовав один из них в «Неве». Это тоже теперь довольно распространенный тип романа в романе, узаконенный «Мастером и Маргаритой» М. Булгакова, на которого авторы честно ссылаются.
У Стругацких нечто подобное: сатирико-бытовой современный сюжет, развернутый вокруг Сорокина, не лишенный, впрочем, фантастического элемента, накладывается на откровенно вымышленную условную страну, в которой живет и действует Банев, страну, в которой узнаются обобщенные черты тоталитарных режимов — от гитлеровского до пиночетовского фашизма.
Такое, казалось бы, достаточно усложненное и искусственное строение романа, однако, внутренне и внешне мотивировано. Сорокин прошел Великую Отечественную войну и войну с Японией, он боролся с фашизмом и самурайским империализмом. Как писатель он принадлежит военному поколению, разрабатывает военную тему.
Но его творческие интересы шире и глубже. Он — сочинитель «Современных сказок», писатель-моралист, мыслящий о последствиях «коричневой чумы», о тех ядовитых корнях, которые не вырваны до конца. О той половинчатой буржуазной демократии, которая в своих корыстных интересах возрождает те или иные формы тоталитаризма, приобретает новые разновидности и модели.