Ан нет! Внимательный к своему окруженью, молодой царь Алексей Михайлович заметил верность зрелого мужа Петра Потёмкина, его неукоснительное исполнение любой царской воли, ревностное служение своему государю – из чести, не за злато! И решил его по воинской надобности употребить. И ведь не ошибся! Под началом князя Ромодановского стольник прекрасно дрался с поляками и даже взял град Люблин! Возможно, проснулся в нём глас крови: Потёмкины-то пошли от шляхтича Потембы, отъехавшего на Русь лет полтораста назад. А в Речи Посполитой, так уж повелось, каждый шляхтич с рожденья воин!
Вот и ныне получил верный слуга царёв Потёмкин под своё начало отряд для войны со шведом в Ижорской земле. Волен в своих решениях, и никто его не одёрнет – новгородский воевода князь Голицын понимает: на месте стольнику куда видней, чем ему из древней русской столицы или князь-боярину Милославскому из Москвы. Но и спрос будет велик!
Потому каждый свой шаг обдумывает воевода, потому и с Пушкиным уговорились гонцами обмениваться, потому и многих бегущих от шведа сам подробно расспрашивает в надежде узнать о противнике ране неведомое.
Ведомо было Потёмкину, что народ православный, нежданно-негаданно для него оказавшийся полвека назад под шведом, начал утекать в Росею ещё до того, как в Стокгольм свиток с текстом Столбовского мира доставили. И по договору сему русские должны были беглецов шведам выдавать. И случалось такое, но… редко и без особого усердия. К тому же крестьяне часто укрывали беглецов, а власти особо и не старались их разыскивать. Да, официально издавались грозные указы не принимать перебежчиков, но в то же время из Москвы устно намекали: в сем деле не усердствовать.
«Щас, выдадим вам, нехристям, православных, – зло пробурчал под нос Потёмкин, и Яхонт скосил глаз на хозяина: уж не бредит ли? А всадник продолжал размышлять. – Вота ведь какое дело! После Столбовского мира крестьяне лучше дворян оказались. Те, не желая терять имения, Бога забыли, в лютеранскую веру подались, ошведились! Тока бы своё добро сохранить и заполучить шведские дворянские привилегии».
А крестьяне веру отцов блюли в чистоте, потому и притеснялись как фогтами и лансманами[28], так и помещиками, которым вскоре корона почти все казённые земли раздала.
И пригнули тяжкими налогами православных к самой земле. В кажный двор заглянули, всё в особые книги занесли: где и каки люди, лошади да жеребяты, коровы да нетели, бычки, овцы, козы, свиньи, собаки, рыболовные сети, тенеты[29]. Медь, хмель, ружья, рожь да овёс в поле и подсеке, сено, невода и лодки – всё сочли. И за всё плати! Зерно на мельницу повёз? Заплати налог! А если не хочешь угодить в рекруты, служить в поганом шведском войске – плати особую деньгу! Налог на землю тож не забыли. И других прав, кроме как платить за всё что взбредёт в шведские да немецкие фогтовские да помещичьи головы, крестьяне не имели! Их даже с земли могли согнать без всяких объяснений.
Так что желающих отплатить угнетателям было предостаточно! Перебежчики готовы были идти на смерть, чтобы разведывать пути-дороги для русского войска, имущие предлагали Потёмкину и Пушкину весь свой хлеб для прокорма отрядов. Наиболее сильные просили оружие и права биться плечом к плечу с воеводскими людьми. Иных Пушкин брал и сводил в особые малые отряды. Потёмкин в этом деле более осторожничал, не хотел зря не ведавших воинской науки мирных хлебопашцев да рыбаков на смерть посылать – боле думал, как с казаками найти общий язык. Но охотно использовал добровольных помощников как проводников да разведчиков. И – всей своей немалой властью защищал жизнь и имущество соотечественников. Показывая: царь Алексей Михайлович и великой государь и патриарх Никон православных обижать никому не позволят! И за все великие обиды, сотворённые шведами, царёвы воеводы повоюют ворогов и вернут Росии её исконные земли.
Яхонт фыркнул, приводя седока в чувство, – и вернувшийся в реальность Потёмкин увидел заставу, стрельцов – верно, Лавуя и лагерь были совсем близко. Повеселевший воевода – долгий путь ему изрядно успел наскучить – подозвал Акима.
– Пора вечерять!
…Вечерять в погожие дни Пётр Иванович полюбил у костра на речном берегу. В походе вообще можно было не соблюдать многочисленных московских условностей, да и урона для чести никакого не было: на много вёрст кругом Потёмкин был самым знатным и самым главным – кто посмеет указывать воеводе?