Но тут взобравшийся на холм казак споткнулся – и чуть было не налетел на чью-то внушительную фигуру в чёрном облачении. Быстро поднимая глаза, заскользив взглядом по посоху, от чёрной мантии к драгоценной панагии, украшавшей грудь, затем к бороде, усам, белому вдохновенному лицу, обрамлённому длинными и густыми тёмными волосами, и выше – к обтянутому намёткой белому куколю с вышитым на нём шестикрылым Серафимом, вершающему всё кресту, он понял: перед ним сам патриарх.
Назар, сняв шапку, отвесил земной поклон, промолвил:
– Здрав будь, великий государь!
В ответ Никон перекрестил атамана.
Не совсем понимая, зачем, Васильев тоже перекрестился. Заметив, что щепотью, Никон одобрительно промолвил:
– Ужель усвоили на Дону?
– По отеческому обычаю крестом себя осеняю! – дипломатично молвил казак.
– Так и должно быть, – довольно кивнул головой Никон и взглядом отпустил служку. – Знаешь, где мы стоим?
– Не ведаю.
– На холме Сион! И будет здесь возведён монастырь, в котором, надеюсь, и за ваши победы не один молебен братия отслужит! Там – Елеонский холм, там – холм Фавор, а это реку я нарёк Иордан! – простерев вперёд длань увлечённо объяснял Никон. – А здесь мы построим собор по образу Храма Гроба Господня!
– Всё славно, что во славу Господа! – кивнул головой атаман.
– Мы тут одни, – без обиняков перешёл к делу Никон. – Я ведаю, что казаки люди вольные, потому сюда и звал, чтобы тебя палатами не стеснять. – Любуйся на мой Новый Иерусалим и отвечай: ты взаправду в морских походах был?
– Турка воевали, в Трапезунд ходили, – подтвердил Васильев.
– Сколь казаков с тобой?
– Пять сотен без тридцати с ясаулом!
– Речные струги вам ведомы?
– Для рек хороши малые струги, великий государь и патриарх, – поклонился атаман. – Полтора десятка для моих товарищей нать.
– Малые, малые, – наморщил лоб Никон, – это в пять саженей[33]?
– Да, и в сажень от борта до борта, – с неподдельным удивлением глянул Назар на высшего церковного иерарха.
– Не дивись, во всё вникать самому приходится! А ведь и таки струги для самых малых рек Ордин-Нащокин построил, – удовлетворённо кивнул патриарх. – Если я вас не к бусурманам в туреччину а к нехристям шведским пошлю – их побьёте?
– Всех порешим, кака разница – турку али свея, не сумлевайся, великий государь! – продолжил титуловать почти по-царски патриарха Васильев, видя, что Никону это приятно.
– Тогда вот тебе мой наказ: не мешкая пойдёшь к Ладоге, получишь по пути струги, выведешь в реку Неву и найдёшь там стан воеводы и стольника Петра Потёмкина. Будешь под его началом… Под его, под его, – завидев, как вдруг блеснули недобро глаза атамана, строго повторил патриарх. – Он самим царём поставлен! Ну, и мной тоже благословлён. Потёмкин спасает православных христиан, которых утесняют иноверцы на наших же старинных землях. У него стрельцы да солдаты, но их мало, да зато знатные пушки есть. Порознь вы всё одно не повоюете шведа: выйдут нехристи из Орешка да из Канцев и разобьют поодиночке, в клещи взяв. А жирный хряк Горн, наместник короля Карла на русских землях, будет по иноземным дворам похваляться, как споро казаков побил – и ещё головы ваши на пики прикажет нанизать да вдоль стен крепостных расставить.
– Не бывать тому! Самому кишки выпустим и вкруг шеи намотаем! – забыв, кто перед ним, схватился за кривую турецкую саблю атаман.
– Рвение твоё похвально, чадо, – совсем не по-патриарши довольно произнёс Никон. – И вот вам задача: шведа извести, православных христиан как можно боле на нашу сторону переправить. И крепости повоевать, да суда шведские топить, ежели сунутся в Неву али Ладогу при вас! Любо такое?
– Любо, – обнажил в улыбке зубы Назар. – На добрых стругах можно.
– Потому малые даю! Их, ежели что, и на руках перенести мочно. Ко всякому берегу подойти скрытно. А вокруг шведских судов – осами виться. И жалить, жалить.
– И на те суда итить! На абордаж!
– Куды?
– Есть так заморски слово.
– Пред мной иноземно молвишь?! – гневно сдвинув брови, злобно прокричал патриарх, не терпевший любую иностранщину.
– Не гневить. Абордаж в нашем понимании – конец всем нехристям, – успокоил Никона атаман. – Мы просто коротко в бою кричим – биться нать, а не речи грить.
– То дело, – согласился с казаком, тут же приходя в себя, великий реформатор. – Дозволяю абордаж!