В однушке у меня оказалась кровать, компьютерный стол и что-то на кухне, куда я хожу обедать. Хозяйство ведёт социальный работник. Хотя, какой же это работник, если это девушка и прехорошенькая. Её даже работницей не назовёшь, возраст не тот. Когда она идёт за продуктами, я стараюсь идти вместе с ней, чтобы ей не пришлось таскать картошку и прочие тяжести.
Если кто не знает, то картошка по-латыни называется туберозум. А говорят, у меня память плохая.
Ещё есть такая вещь, как работа. Смешно сказать, но там до сих пор стоят кульманы. Вернее, стояли, когда я последний раз туда приходил. Кто приходил: я или он? Наверное, всё-таки, я, хотя это было очень давно, можно было бы и забыть. Но, отчего-то помнится.
В ту пору на кульманах уже ничего не чертили, они стояли между столами как перегородки. Девушка, которая тогда вела моё хозяйство, сказала, что такие штуки называются ширмами. А я и не знал.
Ширмы из кульманов получаются не самые лучшие, я, например, всегда мог подглядеть, чем занимается мой сосед, особенно, когда у него что-то не получается, и он зовёт на помощь коллег. Вот они сбились в кучу над его компьютером и шумно обсуждают, какой должен быть угол атаки у турбинной лопатки. Ну не дураки ли? Подобные задачи студенты на практике решают. То есть, не совсем такие, всё-таки не турбину проектируем, но принцип тот же, могли бы голову применить и догадаться.
Я не выдержал, встал, отодвинул кого-то, занявшего клавиатуру, и в пять минут обозначил решение задачи.
— Дальше, надеюсь, сами, — с этими словами я вышел в курилку.
Вообще я табачный дым на дух не переношу, но сейчас все сотрудники столпились вокруг незадачливого инженера, и я мог посидеть в одиночестве.
В отделе разговаривали. Они думали, я ничего не слышу, а у меня слух, как у совы, или кто там слухом славен. Я слышу всё.
— Как же он до такого допёр? И расписал всё, как на ладошке. А мы до этого хоть головой стучись.
— Подумаешь, я бы тоже допёр, просто с ходу сообразить не сумел.
— Ага, с подсказкой любой сообразит.
— Вы не в курсе, что лет сорок назад наш молчун был лучшим проектировщиком. Это сейчас он сидит впустую, да и то, как видите, может выдать пенок.
Пенки… Это то, что на кипячёном молоке. Терпеть ненавижу.
Я вернулся на рабочее место, взял чистый лист бумага и написал заявление: «Прошу уволить миня на пенсию».
Расписался со всеми завитушками, внимательно перечитал. В детстве, в младших классах, я делал катастрофическое количество ошибок. Первая двойка в моей жизни была по чистописанию за неумение правильно написать букву «з». Во взрослом состоянии я по нескольку раз перечитывал каждую свою цидульлку. И на этот раз перечитал последний из написанных мной документов. Аккуратно исправил текст: «Прашу уволить миня…» Зашёл в кабинет к генеральному, молча положил заявление на стол.
— Зачем это тебе? — спросил генеральный. — Ты же неплохо работаешь.
— Возраст.
— И что? Я тебя постарше буду, а работаю.
Тут против слова не скажешь, генеральному было хорошо за девяносто, и каждый прожитый год отмечался на его лице сетью морщин, а внутри множеством болезней, которых у меня не было. Но ум оставался острым, и память абсолютной. Для конструктора это главное, а остеохондроз и прочие неназываемые болезни — полная ерунда.
Через неделю генеральный умер, не выходя из своего кабинета, а моё заявление об уходе неподписанное осталось у него на столе.
По совести говоря, надо бы выяснить, выдача пенок и заявление об уходе были в один день или их разделяет полсотни незапомнившихся лет. Впрочем, неважно, я же не автобиографию пишу.
Как мне кажется, с тех пор я ни разу на работе не был. Во всяком случае, не помню, чтобы меня туда заносило. А значит этого и не было.
Человек это его память. Лишите самого здорового человека памяти, останется пустое тело. В плане воспоминаний со мной всё в порядке. Я помню кое-что из детсадовского возраста и младших классов школы. Старших классов и учёбы в университете припомнить не могу, да и нечего там вспоминать.
Отлично помню свой нелепый развод и это всё, что запало в голову о семейной жизни. Из общих соображений следует, что раз был развод, то прежде должна была быть и свадьба. Невеста в белом, гости, то да сё — ерунда какая. Не было ничего. Просто оказалось, что мы женаты, и надо было освободить Веру от этой докучной обязанности.