И устранился от разговора.
А на вопрос мой: «А надо ли оную концепцию публиковать?» — он сказал: «Вот это речь не мальчика, но мужа. Конечно, надо».
Я тоже с ним согласен.
* * *Итак, взяв историю за подспорье, мы должны определить сферу нашей компетенции и в вопросах географических. География нужна не меньше истории, еще в XVIII в. при Екатерине был умнейший человек — Иван Болтин,[42] написавший большие примечания, двухтомные «Примечания на «Историю России» господина Леклерка» — так они называются. И он там написал, что «у истории без географии встречаются претыкания», — как, впрочем, мы скажем, что у географии без истории тоже встречаются претыкания.
Какая география нам нужна? Математическая география нам мало пользы принесет. Поскольку я сейчас читаю физгеографам, то экономическая география для нас тоже большого значения иметь не будет, — поскольку она изучает очень новый период, период очень недавний, который недостаточен для того, чтобы делать какие-либо суждения. Поясняю этот тезис. Для того чтобы разобраться в каком-то явлении, надо знать его минимально, но достаточно. Излишние детали знать совершенно ни к чему, это гегелевская «дурная бесконечность». Но и недостаток знаний не дает повода сделать правильный вывод.
Ну, вот представим себе, что приехал с Марса какой-то исследователь на Землю и заметил, что существует вот такая у нас серенькая полоска, но дождя нет. Пробыл он на Земле часов пятнадцать, потом сел в свой корабль, улетел на Марс и представил обстоятельный доклад, что на Земле температура такая-то, осадки не выпадают, погода ясная, но не очень. Был бы он прав? Нет. Ему нужно пробыть минимум год, для того чтобы увидеть смену времен года, а желательно несколько десятилетий для того, чтобы увидеть, что бывают зимы крепкие и зимы слабые; бывают лета дождливые и лета, наоборот, знойные; бывают осени ранние и поздние, — тогда он представил бы достаточно сведений.
Вот поэтому мы должны взять историю в том минимальном объеме и географию в том же минимальном, но достаточном объеме, который нам нужен. А для этого что нужно? Ну, физгеографы 4-го курса уже знают, что Земля разнообразна, что на Земле существуют полярные зоны и тропические зоны, сухие и влажные и населяют ее совершенно разные этносы. И вот эту внешнюю сторону Земли, соотношение человека с природой надо знать, как основу для того, чтобы делать дальнейшие выводы.
Так как же связать и можно ли связать эти две области, казалось бы, совершенно различные, — физическую географию, совершенно нам необходимую, и историю событий, необходимую в той же мере?
Вы знаете, что до 60-х гг. нашего времени это было совершенно не возможно, потому этого никто и не сделал. Но после Второй мировой войны появилось одно замечательное открытие, правда, не у нас, а в Америке, но принято оно у нас на вооружение тоже полностью. Это то, что называется системный подход, или системный анализ. Автор его — фон Берталанфи[43] — американец немецкого происхождения. Работал по биологии в Чикагском университете и, как он пишет, сделал по поводу системного анализа доклад, который был совершенно не понят в 1937 г., и он сложил все свои бумаги в ящик стола.
Потом он, значит, пошел воевать. К счастью, его не убили, он вернулся к себе в Чикаго, достал свои старые записки, повторил доклад и говорит: «Я нашел уже совершенно другой интеллектуальный уровень».
А что же он предложил? Никто не знает из биологов (а он — биолог), что такое вид. Ну, каждый знает, что есть собака, есть ворона, есть мышь, есть фламинго, есть жук какой-нибудь, есть клоп. Всякий это знает, а определить, что такое вид, — никто не может. И почему животные одного вида и растения одного вида связаны каким-то образом между собой?
Берталанфи предложил определение вида как открытой системы. Система — это такой подход, когда внимание обращается не на персоны, которые ее составляют, скажем, на собак или кошек, а на отношения, которые существуют между собаками или между кошками. Вот, мы с вами здесь, в аудитории, представляем систему, но не потому, что вот здесь сидит определенное количество людей, поименно их пересчитать и меня прибавить, а потому, что у нас существует взаимоотношение: я вам рассказываю, а вы меня слушаете. Его как будто нет, этого взаимоотношения, мы его не можем измерить ни в каких мерах, мы его не можем взвесить, мы не можем определить его градиент, но только ради него мы здесь и существуем. И характер его описать можно.