Обобщив обширный исторический материал, Гумилев выделил и описал религиозные антисистемы, объединенные ненавистью ко всему окружающему миру; это — гностики, манихеи, тамплиеры, катары, богумилы, павликиане, масоны и др., а в современном мире — тоталитарные секты, террористические псевдорелигиозные организации.
Проследив взаимодействие различных этнических общностей между собой на протяжении тысячелетий, Лев Гумилев показал основные принципы этнической геополитики. Выступая за политику мира в международных отношениях, он указал на варианты его достижения в прошлом и пришел к выводу, что в некоторых случаях размежевание для мира лучше, чем слияние и взаимопроникновение разных народов.
В предлагаемую вниманию читателей книгу включены два курса по народоведению, в которых в простой и доходчивой форме ученый излагает основные положения своей концепции. Эти курсы читались в разные годы (с интервалом более чем в 10 лет) и, можно сказать, в разных исторических ситуациях. Первый курс (1977 г.) прочтен в самые «глухие годы» застоя в СССР, а для Л. Н. Гумилева — в преддверии наступающего нового зажима его концепции и полного запрета на публикации. Лекции на Ленинградском телевидении (1989 г.) читались уже в условиях перестройки и гласности, когда стало возможным многое говорить открыто и была уже издана главная его книга «Этногенез и биосфера Земли». Но все равно элементы эзопова языка, когда под сказанным явно нужно было подразумевать иное, еще остались. Можно только сожалеть, что от всего записанного видеоматериала сохранилось около трети. Поэтому мы вынуждены поместить в книге лишь фрагменты этого курса. Сопоставляя тексты этих двух курсов, можно проследить, как выкристаллизовывались и оттачивались отдельные положения теории.
Телевизионный курс был прочитан не только для студентов, он обращен уже к широкой зрительской аудитории страны. Поэтому представляется, что эта книга должна быть интересна разным возрастным группам — и современникам ученого, которые слушали его лекции как откровение на фоне господствовавших марксистских догм; и молодым людям, которые знают Гумилева уже как мэтра и для которых термины его теории не новость — они с ними выросли.
Для Льва Гумилева было важно, чтобы суть его концепции мог понять и ученый-специалист, и студент, и простой обыватель. Он обладал уникальным талантом: не понижая сути, доходчиво изложить сложнейший материал. Гумилев был не просто великолепным оратором, но и лектором, учитывающим уровень подготовки зала. Перед научной аудиторией он говорил на прекрасном академическом языке, перед молодежной и студенческой аудиторией — так, что и сейчас материал современен. Всегда, выступая перед любой аудиторией, Лев Николаевич приводил примеры в виде стихотворных форм. Чаще всего это были стихи его отца, поэтов «серебряного века», классиков русской поэзии — А. С. Пушкина, А. К. Толстого, восточных поэтов в его собственных переводах.
В представленных лекциях можно увидеть, как иногда он использует для доходчивости не только разговорные выражения, простой народный язык, но и выражения из лагерного жаргона, ибо в тех, не столь отдаленных местах ему пришлось провести около 15 лет. Рассказывая соседям по нарам свои «романы» (так назывались в той мрачной среде его выступления), Лев Гумилев находил нужные слова. Рассказывал заключенным о совершенно неизвестных им мамлюках, Вильгельме Оранском, Нидерландах и гёзах. Зеки слушали его завороженно. Сухая и строгая академичная наука становилась понятной каждому.
Один литературный журнал уже в конце 80-х годов издал рассказ его солагерника о тех временах. Мы, его ученики, очень удивились и стали расспрашивать Льва Николаевича, правда ли это? — «Да нет, там все перепутано, не так. Вот как надо…» И заговорил очень быстро, просто «шпаря» каким-то невероятным, никогда не слышанным, «тарабарским» (но не матерным) языком. Смысла слов было не понять, настолько странный это был язык. Кроме исторических терминов и имен, ничего было не разобрать. Но все равно, в общих чертах понятно, о чем шла речь. Запомнила из получасового «спича» только одно слово «шалашовки», которые зачем-то сопровождали армию. На мой вопрос: «Кто это такие, странное какое слово. Это мыши, что ли?» — Лев Николаевич, хохоча над невольной схожестью сравнения, снисходительно перевел: «Маркитантки. А язык этот называется феня». После его объяснения смеялись уже все присутствующие.