Мне не хотелось возвращаться в подвал. Ну чего я там не видел? Вонь, испарения давно не мытых тел, пьяные, с надрывом, песни вперемешку с руганью. Бесконечные разговоры об одном и том же, сто раз пережеванные исповеди и обиды… Двух десяток, оставленных поганцем Пашкой, хватит, чтобы уплатить ежедневную мзду рыжему Коляну…
А сегодня ничего уже не светит. В темноте бутылок не найти. Магазины кончили работу, ни погрузить, ни разгрузить не выйдет. Разве что завтра. А сейчас — почему бы мне просто не погулять? Без всякой цели, забыв о суете, забыв о больной ноге и лунном поле? Погулять, будто время сделало петлю, прыгнуло назад на целый год. Погулять, как мы гуляли с Лариской… Пускай и без Лариски.
А до Нового года меньше недели осталось… Может, рискнуть, открытку ей выслать? Без подписи, с одними лишь словами: «Жив. Люблю. Надеюсь». По почерку она все поймет. Увы, нельзя. Знаю я Лариску, в себе не удержит, поделится с моими… А там — пойдет клубочек мотаться по ниточкам…
…Странно — мне казалось, что Мухинск я изучил уже вдоль и поперек, но сейчас, оторвавшись от привычного потока мыслей, я вдруг понял, что этих мест не знаю. Какие-то глухие длиннющие заборы, огромные одноэтажные строения без окон — наверняка склады. Слева, плохо различимая в темноте, раскинулась брошенная стройка. Опять, наверное, финансы у города накрылись.
Прямо по курсу — помойка. Толпились, чуть ли не наезжая друг на друга, железные контейнеры. Их было множество, но мусору все равно не хватало места, и недавно выпавший, не успевший еще потерять белизну снег был усеян битым стеклом, картофельными очистками, рваными газетами…
Мимо проскользнула кошка, решительно устремилась к контейнерам. Может, ты самая рыжая, что уже встречалась мне сегодня, но в темноте, как известно, все они серы. Тем более, фонарей тут раз два и обчелся, и главную подсветку давал все тот же юный месяц. Почему-то здесь он заметно ярче, чем дома. Представляю, что творится в полнолуние!
И еще, в отличие от Столицы, стояла невозможная, абсолютная тишина. Ни лязга трамваев, ни гудков машин, ни льющейся из окон музыки… Первобытное безмолвие, точь-в-точь как на лунном поле. Лунное поле… Я попытался выбросить его из головы, но не смог. В безмолвном воздухе, как и тогда, дрожала невидимыми нитями тревога. Еще несколько минут назад все было иначе. А потом что-то вдруг поломалось, и тишина начала набухать, наполняться темной, готовой взорваться тяжестью.
И взорвалось.
В первую секунду я даже и не понял, что это крик. Но потом ударило по мозгам — детский отчаянный вопль, почти визг, наполненный болью и ужасом.
Проклятая нога! Неловко загребая снег, я бежал к черным — куда чернее неба — руинам стройки и матерился на бегу. Ни раньше, ни позже — именно сейчас горячо и весело выплеснулась боль, почти такая же, как и в ту октябрьскую ночь.
Спасительная боль.
Однако железные челюсти работали не в полную силу — я вполне мог бежать, хоть и стреляло при каждом скачке острыми вспышками, отдавалось в мозгу.
Крик не утихал — он то прерывался, то вновь оглашал окрестности, но, ясное дело, никого здесь не нашлось кроме меня — случайного гуляющего идиота.
А идиоту опять зачем-то приспичило искать приключений на свою битую задницу. А тут еще стройка… Не загреметь бы, не добравшись до цели.
Так… Вот и добежал все-таки. Два силуэта на почти черном снегу, меж двух штабелей огромных стальных балок. Большой силуэт и маленький.
Мужчина в короткой, но плотной куртке, вязанной шапочке. Тащит куда-то вглубь стройки, в беспорядочные джунгли бетонных плит извивающуюся детскую фигурку. Я даже и не понял, мальчик то был или девочка.
— Пусти-и-те меня! Пу-у-стите! — захлебывался плачем ребенок.
Так… Ситуация не оставляла вариантов. И полностью подтверждала слухи, циркулирующие по городу вот уже с месяц.
— Притормози, мужик! — негромко, но отчетливо выдохнул я морозный воздух. Отчетливо несло помоечной гнилью.
Мужчина дернулся и мгновенно подобрался. Косой, брошенный исподлобья взгляд. Не выпуская ребенка, он быстро завел его за спину и процедил:
— Гуляй, дядя. У нас тут свои… разборочки.
— Твой, что ли, пацан? — поинтересовался я, подходя вплотную.
— Да блин, бумажник у меня вынул, гаденыш! — сейчас мужик держался уже уверенней. Тем более, мой затрапезный вид явно не внушал ему опасений. — Едва догнал. В ментовку вон волоку… Так что не боись, все путем.
Ну-ну, баранки гну. Шито не то что белыми нитками — пеньковыми канатами. Даже подзаборного алканавта отфутболить — и то не катит.