Оттенок в Лешкиных словах был виноватый, мягкий. Сидор Гремин подивился: «После того разговора парень-то вроде отходить от меня стал. Что же ему не понравилось?» Подивился и тотчас забыл об этом — убежал под навес гаража, где сначала тихо, а потом все громче и громче застучал мотор трактора. Лешка вздохнул. Смутно было у него на душе. Если было бы кому, он наверняка рассказал бы, что вот де надоело попусту жить, ничего не имея, дом бы отстроить, а может, и не дом, ну его к черту, живут же люди и так, а что-то другое, важное. К примеру, как лесник Ерас и Филька… Вон они разметье посадили облепиховое. Красивое, ничего не скажешь, хоть и зряшное. Может, из-за этой самой, из-за красоты, и ходил туда, иной раз воровато.
Но Лешка обманывал себя. Не очень-то он замечал эту красоту, а ходил на разметье, потому что слышал: в цене облепиха по нынешнему году. Уж очень много развелось болезней в городе. Потому и ходил и из корысти себя оправдывал: «Для общего дела, людского. Все равно лесник не поделится».
Но видел, как Ерас Колонков и Филька изматывают себя на разметье, и досада брала: «Сумасшедшие…» — и недоумение находило: «Зачем они стараются? Кого удивить хотят? Нынче люди не охочие до выдумок. Построжали…»
— Эй, непутевый, стоишь?
Обернулся Лешка, увидел глаза в глаза Мартемьяна Колонкова. Заметил в его лице недовольство. И, будто с ходу остановив бег, задышал часто. Зло взяло Лешку: «Непутевый! Сам-то ты…» Но совладал с собой, сказал, прищурясь:
— Стою, товарищ начальник. А что мне делать?
Думал, осердится Мартемьян Колонков. Но тот словно не слышал. Спросил:
— Почему не на реке?
— Сейчас пойду. Я не один. И остальные здесь.
— На дорогу захотелось, чтоб поскорей до разметья добраться? — не то с издевкой, не то с горечью сказал Мартемьян Колонков. Лешку заело:
— Откуда вы знаете, товарищ начальник, что хочу? Может, и вовсе не хочу.
— Знаю, — сказал Мартемьян Колонков. — Не я туда лазил. Ты…
Лешка невольно вздрогнул и отступил на шаг — голос у начальника лесопункта прозвучал сурово. Но потом Лешке стало стыдно. «Тоже мне. Испугался». Подошел поближе и неожиданно для самого себя сказал:
— Лазил, верно. И еще буду.
— Ну, ты… — У Мартемьяна Колонкова под глазами острее обозначились морщинки.
Подошел Сидор Гремин. Он только что управился — вывел трактор и бульдозер из гаража, велел гнать к проселку, туда и бригаду дорожников направил. А сам подошел к начальнику лесопункта доложить, мол, все в порядке, дело сделано. У Сидора Гремина сегодня праздник. Дорожные работы — его конек, и начальнику лесопункта с ним тут не тягаться. А значит, он сам себе хозяин — что голова велит, то рука творит. Никому не говорил, а думал: «Хоть теперь самому, без догляда…»
— Начал, говоришь? — сказал Мартемьян Колонков.
— Конечно, — довольный собой, ответил Сидор Гремин.
— Ловок, — сказал Мартемьян Колонков.
Сидор Гремин поежился, Лешка холодно поглядел на него.
Весь день просидел Ерас Колонков дома. А к вечеру оседлал пеганку, сказал только что пришедшей из магазина Нюре Турянчиковой: «Я скоро буду. Жди…» — и выехал со двора.
Небо было серое. Над гольцами кучились облака. Пеганка недовольно подергивала узду: так поздно хозяин еще никогда не беспокоил ее.
На околице поселка встретил Сидора Гремина, угрюмо сжал губы, боялся, сорвется с языка злое. Недолюбливал Сидора Гремина, пожалуй, даже больше, чем Мартемьяна Колонкова, хоть причин для этого не было. Просто чудилась за ним крепкая сила и ловкость. А это не нравилось, это обижало. Не хотелось никому уступать своего. О себе всегда думал — не хуже другого. А когда оказывался рядом с Сидором Греминым, чувствовал непонятную неловкость. Это было наивно и смешно. Он и сам знал, что наивно и смешно. Знал, но ничего не мог поделать с собой.
Не доезжая до облепихового разметья, повстречал бригаду дорожников. Лица разгорячены быстрой ходьбой, за поясом у каждого разный строительный инструмент. Впереди — бригадир. Он увидел Ераса Колонкова, смеется:
— Дядя Ерас, племяша твоего видели. Кустики аж с корнем выдергивает. Отчего бы?
Кто-то сказал:
— Пересадить хочет, говорит, поближе перетащу к поселку.
Заспорили, загалдели:
— Видно ли? Чепуховое дело.
— В тот раз с бассейном тоже говорили — чепуховое… Ан нет.
— Один он. Шибко ли сделаешь?
— Шибко — не шибко, а пусть, раз терпежка кончилась.
Заспорили, загалдели и словно забыли об Ерасе Колонкове. А тому этого и надо: шлепнул пеганку ладонью по спине, отъехал, и вскоре был на облепиховом разметье. Разнуздал пеганку, пустил на подножь, отыскал племяша, закричал: