— Да какого хрена? Бабушка подарила их мне на…
— Следилка, — буркнул немец.
Седрик почувствовал, что краснеет. Три побега из Мидоудейла — теперь понятно, почему его неизменно, и очень быстро, ловили.
— Маяк? Так вот, значит, как ты меня нашел.
— Не-а. — В голубых, узко прищуренных глазах — веселый, издевательский блеск. — Я и без того справился.
Немного подумав, Седрик решил, что так получается еще хуже. Его поведение было абсолютно предсказуемым — скорее всего, этому типу не пришлось даже изучать психопрофиль своего подопечного. Недотепа! Господи, ну бывают же такие идиоты! Вырвался, называется, на свободу, а у самого инициативы — что у дрессированной морской свинки. И бабушка все это знает — ну как, спрашивается, буду я смотреть ей в глаза?
Совершенно уничтоженный, с горящими от стыда ушами, он снова повернулся к иллюминатору, но пейзаж утратил уже все свое недавнее волшебство, стал серым и будничным. Недотепа! Недотепа! Недотепа!
Ну а если бы он не показал себя таким идиотом, не испортил бы все с самого начала — что там такое планировала бабушка? Она не захотела вдаваться в подробности, сказала только, что для него есть работа. Разведчики проходят длинную программу обучения и тренировок, а бабушка ни о каких тренировках и не заикалась. Багшо снова молчал, недоброжелательно изучая радужные потеки масла на истертом металлическом полу.
Поселки, в которых теплилась хоть какая-то жизнь, исчезли, потянулась голая, опустошенная земля. Невысокий извилистый вал, состоящий из вырванных с корнем деревьев, обломков зданий, искалеченных механизмов и прочего хлама, отмечал крайний предел, до которого дохлестывают волны при ураганах. Седрик напомнил себе, что это не просто деталь рельефа, а дома, где когда-то жили люди, автомобили, возившие их по дорогам, имущество, накапливавшееся поколениями, — все, с чем связывались людские мечты и надежды. Коряги, покореженный асфальт, обломки бетона, мусор, мусор, мусор. Некоторые нагромождения мусора дымились. Седрик знал, что мусор обязательно поджигают, как только он высохнет, — в этих кучах попадались трупы животных. И не только животных. Каждый шторм передвигал гряду чуть подальше в глубь материка — а штормы становились все чаще и чаще.
Дальше — хуже. За грядой раскинулись бесплодные, насквозь пропитанные солью равнины. Ни кустика, ни травинки, только рваные нагромождения бетона — все, что осталось от самых прочных, надежных зданий, — перемежающиеся со странными, прямоугольной формы, болотами — подвалами, залитыми морской водой. Кое-где земля смыта напрочь, до подстилающих скальных пород.
— А куда это мы летим? — с подозрением спросил Седрик. , Институт явно находился в другой стороне.
Багшо оглянулся и небрежно махнул рукой:
— Изоляционисты устроили где-то там ракетную базу. Чем переться прямо, проще обогнуть их стороной.
Седрик разинул рот, пытаясь сообразить, всерьез это немец или прикидывается.
— Они что, стали бы в нас стрелять?
— Во все, что направляется в Институт или из Института.
— И это сходит им с рук?
— До поры до времени. В какой-нибудь момент мы взбесимся окончательно, поднимем звено штурмовиков и выжжем это клопиное гнездо. А они соорудят новое. Упрямые, сволочи.
Седрик проглотил последние остатки своей гордости.
— Там, в гостинице, голо было очень резкое, совсем без тумана. И показывали вещи, каких я раньше не видел. Секс и все такое. И новости шли сплошь, безо всяких кусков, когда из-за тумана ничего не видно и ничего не слышно.
Багшо окинул Седрика взглядом, коротко кивнул и вернулся к созерцанию пола.
— Наше голо проходило цензуру? Зачем? Завернутая в одеяло туша пожала плечами. Чем меньше детишки думают о подобных вещах, тем легче с ними справиться. Особенно — со взрослыми детишками.
Седрик пережил за последние часы столько унижений, что это, новое, почти ничего не меняло.
— А новости? Я никогда не знал, что изоляционисты держат Институт в осаде. У нас про них почти ничего не сообщали.
Багшо окинул своего подопечного равнодушно-насмешливым взглядом:
— Ты, Шпрот, не знаешь очень многих вещей.
— Это каких же?
— Проще перечислить то, что ты знаешь. Тебя учили чему-нибудь, кроме сшибания тарелочек?
— Да чему угодно. Фермерскому хозяйству, верховой езде.., и обращаться с каноэ, и жизни в лесу, охоте. И скалолазанию.
— А что, у вас там, на западе, все еще сохранились леса?
— Есть немного. Там, где посуше. Говорят, пустынная растительность лучше сопротивляется ультрафиолету. И щелочные почвы не так размываются дождем.
— Думаю, совсем не те леса, что были раньше. — Багшо задумчиво поскреб спину. — Ну никакой тебе со всего этого толк? Травы на Земле считай что не осталось, самое время учиться на ковбоя. Скоро вся пища будет синтетической.
— Я хочу выучиться на разведчика… — начал Седрик и тут же пожалел о своих словах.
— На разведчика? — Уголки толстых губ поползли вверх. — Разведчики не работают на открытом воздухе. Они и носа не высовывают из своих СОРТов. Ты слишком уж насмотрелся голо. Спгоун из Института? Или, может, Разведчик Стоун и Сыр-убийца? “Вы содрогнетесь, наблюдая, как бесстрашный Крэг Стоун сражается с…»
— Ну да! Ну и что…
— А что, по твоему мнению, обозначает слово “СОРТ”? — Багшо откровенно веселился.
— Самообеспечивающийся разведывательный транспорт.
— Вот именно — самообеспечивающийся. Ни один психически здоровый разведчик не вылезет из СОРТа без самой крайней необходимости. Он смотрит на приборы, следит, чтобы оборудование работало как полагается — вот и все.
— Расскажи это Гранту Девлину! — возмутился Седрик. — Или Абелю Бейкеру! Или Уилбору Джексону!
— Да, но сколько их, таких? А я знаю уйму разведчиков. Очень скучная публика. Они просто таксеры, обслуживающие больших людей — планетологов, геологов и те-де и те-пе. Большую часть своего рабочего времени разведчики валяются на пузе, смотрят голозаписи и режутся в кости. Ты уж мне поверь, я знаю это из первых рук. Ты умеешь читать?
— Конечно! — Лицо Седрика снова налилось румянцем.
Голые брови иронически поползли вверх.
— А писать?
— Тоже.
— Хорошо или так себе, с пятого на десятое?
— Хорошо. Ну — довольно хорошо. Седрик знал буквы значительно лучше, чем любой из остальных питомцев Мидоудейла, и все же прекрасно понимал, что не может сравниться в чтении и письме ни с Мадж, ни, скажем, с Беном. Уроков грамоты не было, он нахватался этой премудрости сам, из телевизионных шоу, и все еще испытывал затруднения с длинными словами. Тыкая в клавиатуру пальцем, он мог написать свое имя и еще два-три слова. Как-то так выходило, что твердые намерения заняться письмом всерьез вечно откладывались на потом — не хватало времени. Багшо расхохотался.
— Ну и что? — ощетинился Седрик. Это ж просто зло берет, как быстро умеет этот мордоворот разозлить! — На той неделе Фрэнки Фрэзер говорил, что в нашей стране доловина докторов наук вообще не умеет ни читать, ни писать, я сам слышал.
— В том числе, конечно же, и сам этот гнида Фрэзер.
Седрик отвернулся к иллюминатору. Вертолет описывал широкую дугу над морем, над заливом, испещренным верхушками затонувших, полуразвалившихся зданий.
— А вот грамота разведчику необходима, — заметил Багшо. — СОРТ не может нести большую систему. Хреновая у них работа, у разведчиков. Ровно ничего такого захватывающего, скучная и опасная, вот и все. Сиди дома и смотри телевизор, увидишь столько же, сколько они из своих сортов, уж всяко не меньше. И рисковать не надо.
— А откуда же тогда риск? — скептически поинтересовался Седрик. — Правда, какая там величина риска?
— Пропадает одна экспедиция из пяти десятков.
— Брешешь!
— Если бы. И безо всякого там чеддера-убийцы, просто лопнувшие струны. Наступает очередное окно, инженеры набирают нужные числа, а там ничего. Мир с такими координатами отсутствует. Так вот и бывает. Хреново для того, кто отправился в этот мир с ночевкой.
— Ну, с ночевкой, может, и рискованно, — милостиво согласился Седрик. — Но часто ли это — с ночевкой? Это же делается, только если на планете обнаружилось что-нибудь такое, из ряда вон.