— Не будет?
— Она получила уже все, что хотела. О, я еще много раз появлялся с ней в свете. Ведь она — великолепная собеседница, великолепная напарница в любом деле. Все вокруг были уверены, что у нас с ней связь. Ничего подобного! Понимаешь, мальчик, никто об этом даже не подозревает по сию пору, но твоя бабка ни разу — после того вечера — не позволила мне затащить себя в постель.
— Почему? С какой стати?
Конфиденциальные подробности жизни одного из ведущих мировых лидеров окрасили лицо Седрика в густо-свекольный цвет.
Потому что Агнес ловила кайф от совершенно иных видов деятельности.
— Потому что она считала секс излишней, потенциально рискованной процедурой — так, во всяком случае, мне кажется. Она дала сыну свою фамилию и отказалась принимать от меня какую-либо поддержку. Она продемонстрировала мне генные карты. Отцом ребенка был я, тут уж не появлялось никаких сомнений. Но я почти не встречал Джона, пока он не вырос, и даже потом — очень редко.
У Генерального Секретаря не было ровно ничего общего с этим ковбоем, страстным любителем родео.
Но у Агнес имелась и вторая, менее очевидная цель. Как бы ни была развратна человеческая особь мужеского пола, она, эта самая особь, проявляет обычно некоторую заботу о благополучии своего потомства. Уиллоби не являлся исключением — ради мальчика он неустанно проталкивал Агнес вверх, делал для ее карьеры все возможное и невозможное. Они образовали нечто вроде неофициальной политической семьи, этакое общество взаимопомощи из двух членов (тьфу!). Малолетний Джон Хейстингз Хаббард являлся, сам того не зная, цементом, связующей силой самого, может быть, крепкого партнерства в истории.
— А какой он был, сэр? — печально вопросил Седрик. — Он, мой папа.
Хейстингза захлестнула волна жалости, сострадания, но Генеральный Секретарь был стоек, как утес, неподвластный всяким там волнам. Как захлестнула, так и схлынет. Нельзя поддаваться старческим слабостям, нельзя, чтобы чувства мешали делу. А этот желторотый сосунок имеет к делу самое прямое — хотя и непонятно, какое именно, — отношение. Во всяком случае, нельзя делать ничего, способного помешать планам Агнес.
— Не такой высокий, как ты или я, но и не маленький. Среднего роста. Очень много разговаривал.
Седрик открыл было рот, намереваясь задать очередной вопрос, но Хейстингз его опередил:
— Нет, теперь моя очередь. Я ведь тоже несколько потрясен, нежданно-негаданно наткнувшись на двухметрового внука, о существовании которого даже не подозревал. Расскажи мне о себе. Где это и каким образом сумел ты вымахать до такой умопомрачительной длины?
Коридор уперся в очередной, и очень обширный, холл. Сейчас холл представлял собой настоящую псарню — на всех стульях, креслах и диванах, даже на полу сидело с полусотни “немецких овчарок” в тридцати, не менее, различных униформах. Вся эта компания угрожающе вскочила на ноги; Хейстингз обреченно вздохнул, абсолютно уверенный, что сейчас каждый из охранников возжелает лично обыскать его и Седрика. Оставалось только стоя г и ждать, пока стихнут визги и рычание.
И что же это за чертовщину задумала сегодня Агнес — и при чем тут этот сосунок? И почему она, скажем, не попросила его причесаться?
Он слушал вполуха, как этот невесть откуда взявшийся внучек, а может и не внучек, увлеченно расписывал свою жизнь в некоем месте под названием Мидоудейл. Питомник, похоже, но если и вправду питомник, то какой-то на редкость гуманный. Некоторые из этих заведений держат своих жертв от рождения до зрелости в клетке, словно зверей каких, да еще в жутком убожестве. А что, может, так оно и лучше — если учесть кошмарное будущее этих несчастных.
Глава 9
Самп, 7 апреля
Элия не чувствовала себя в Сампе чужестранкой, хотя и предпочитала другие городские комплексы, особенно — Нипполис. Не говоря уж о многих кратких поездках в гости, государственных визитах и попросту набегах на магазины, она целый семестр прожила в Новой Колумбии, в кампусе — слушала курс экологии кризисов. И даже застряла на две недели в Ноксвилле (это же надо выбрать такое местечко!), когда во время флоридской паники все средства передвижения, способные передвигаться, были мобилизованы в помощь эвакуаторам.
Она испытывала жуткий страх перед бессчетными бюрократическими капканами, подстерегающими приезжего в каждом порту, — и была приятно удивлена. Сразу по посадке на борт гипера ворвалась целая дивизия институтских охранников — здоровенные громилы, одетые в красное и сплошь обвешанные оружием. Робко протестующих пассажиров отогнали от двери, затем Элию со товарищи эскортировали наружу и, безо всяких формальностей, усадили в бронированную “хонду” размером с хороший эсминец.
Командиром ударной бригады оказалась женщина по имени Бренда Норт. Элия, думавшая с момента посадки по-английски, не совсем понимала, как же называется эта плотная, плечистая особа?
Немец-женщина? Немка? А может, овчарка, раз уж в данном случае род подходит? Джетро обращался с ней то подобострастно, то официально, почти высокомерно; ни один из этих подходов не вызвал на лице охранницы (выразительном, как пластиковая одноразовая тарелка) никакой реакции. Элию он не представил, но так, похоже, и полагалось. Безопасность, наверное. Шпионско-детективные страсти.
Она сидела в углу, до боли стиснув зубы, пытаясь навести хоть какой-то порядок в своем запутавшемся, затуманенном и очень недовольном таким положением мозгу. Головокружение, смутное ощущение, что ты попала куда-то не туда, а нужно быть совсем в другом месте, мир расплывчатый и приглушенный, словно смотришь на него из аквариума, — все это нормальные симптомы смены часового пояса, так бывало и раньше. Пульсирующая боль в голове? Тоже ничего нового, это продолжается уже третий день. Голоса предков заглохли, прекратили свое неумолчное бормотание, как только взлетел самолет, — удовлетворились, видимо, тем, что все ее мысли сосредоточились на Кейнсвилле. Список рек пробудил их снова, но совсем ненадолго. А теперь Элия чувствовала приближение чего-то совсем иного, хотя точно определить подобные вещи очень трудно. Ее охватывал страх перед какой-то близкой опасностью.
Она делает какую-то ошибку. Засада? А какая тут может быть засада?
«Хонда” прошла три контрольно-пропускных пункта и теперь снова тормозила. Это не правильно, очень не правильно.
Элия повернулась к луноликой охраннице, чтобы попросить — нет, приказать! — изменить курс.
— .. Знали, что леди захочет направиться в Кейнсвилл безо всяких задержек, — говорила овчарка. — Но если вы лично предпочтете остаться здесь, мы проводим леди на магнитный поезд… Вот что было неверно!
— Нет! — сказала Элия. — Я хочу здесь задержаться. Я отправлюсь в Кейнсвилл попозже. Джетро недоуменно моргнул.
— Хорошо, мадам, — нахмурилась Бренда. — Конечно же, я должна была вас спросить. Водитель, к восточным воротам.
«Хонда” снова набрала скорость и проскочила мимо въезда на станцию трубы.
Элия расслабилась, ощущение близкой опасности притупилось, почти исчезло.
Джетро смотрел на нее с сомнением и недоверием.
Странно, подумала Элия, почти невероятно. Просторные, надо признать, апартаменты были обставлены унылой и обшарпанной, чисто функциональной мебелью. Хуже, чем в средней руки отеле. Она ожидала увидеть здесь нарочитую, в глаза бьющую роскошь, нечто пропорциональное сказочным богатствам, скопившимся у Института за тридцать лет монопольного владения энергией звезд. С другой стороны, их тайная деятельность должна стоить огромных» денег.
Элия отказалась от помощи Моалы — иди, иди, я еще, слава Богу, не разучилась поворачивать краны. Затем она опустилась в горячую ванну и приготовилась к долгому, почти развратному блаженству.
Однако впервые за всю ее жизнь горячая вода не смыла тяготы и волнения поездки, не принесла ожидаемого спокойствия. Нет, сатори самым определенным образом изменилось.., и Кейнсвилл перестал быть целью. Озабоченность нарастала с каждой минутой, с каждой секундой. Элия была близка к панике, близка, как никогда прежде. Господи, да сейчас-то что не так?
Охваченная злостью и чем-то вроде обиды, она вышла из бесполезной ванны. В постель? Нет! Голая и мокрая, стоя посреди спальни с полотенцем в руках, она ощутила душный, клаустрофобный порыв бежать из тесной комнаты, бежать как можно скорее, сию же секунду. Стены наклонились внутрь, они нависли над Элией, глядели на нее с тупой, звериной ненавистью. Нечто подобное было однажды в Джакарте, перед небольшим землетрясением. Она торопливо накинула купальный халат и выскочила в центральную гостиную гостевых апартаментов. Мокрые волосы неприятно липли к спине.