Да есть ли оно, это второе сатори? Не дурю ли я сама себе голову? А может, у меня совсем уже крыша съехала, как у всех этих перепуганных шизоидных предков?
Проезд, напоминающий коридор средней руки отеля, закончился, тележка вырвалась в широкий стальной тоннель. Тусклое ночное освещение позволяло разглядеть только ближайший участок холодной, зловещей трубы, концы ее терялись в бесконечности. А это еще что такое? Рельсы? Рельсовая дорога в Кейнсвилле - это что-то совсем новенькое.
- Ведет ли одно из этих двух направлений к куполу де Сото?
- Нет.
Так налево или направо?
Она не знала.
Ей казалось, что она сходит с ума.
- Налево, - прошептала Элия. Тележка не сдвинулась с места - такого тона Система не воспринимала.
- Налево.
Тележка свернула налево и помчалась по тоннелю. Сверкающая сталь, строчки часто посаженных заклепок. Фонари, летящие прямо в лицо, проносящиеся над головой, пропадающие во мраке. Как только фонарь уходит за спину, впереди появляется черная короткая тень. Тень быстро удлиняется, бледнеет, исчезает. И снова, и снова, и снова...
Тележка затормозила перед стальной стеной, на которой различались контуры круглого люка.
- Что это такое? Я хотела сказать, куда ведет этот люк?
- В купол Беринга, - сообщила Система.
- Имею ли я право туда войти?
- Да.
Стерилизационной камеры не было, а значит - Беринг не относился к трансмензорным куполам. Элия смотрела на гладкую стальную крышку, не в силах побороть сомнения и нерешительность - и мощный голос, призывающий ее вернуться к де Сото, к блаженной безопасности Тибра. Так продолжалось минуту или две.
Коммуникатора на стене нет. Очень странно. И еще одна странность - люк не доходит до дна тоннеля сантиметров на десять, на тележке не проедешь.
- С какой целью используется этот люк?
- Информация является конфиденциальной. Ну что ж, выбор простой - или идти вперед, или возвращаться.
- Открой люк, - сказала Элия тележке и ступила на стальной пол тоннеля. Ее колени дрожали.
Люк плавно отворился внутрь; перешагивая порог, Элия обратила внимание на чудовищную толщину оболочки. Она начала спускаться по наклонной поверхности и вдруг сообразила, что этот купол совершенно не отличается по конструкции от де Сото или Томпсона. Возможно, его строили как трансмензорный, а затем использовали для других целей. Или это бывший трансмензорный купол. Или запасной. Здесь было даже темнее, чем в тоннеле.
И шум какой-то странный, вроде негромкого бормотания сотен голосов. А еще запах, очень знакомый запах.., неужели Керри?
Элия услышала глухой удар и испуганно обернулась. Ну так и есть - люк захлопнулся. И коммуникаторов здесь не видно, и наручного микрофона нет. Да-а, вот это называется вляпалась.
Она начала вслушиваться в шум. Действительно ведь голоса. И детский плач. Прошла еще минута, глаза Элии привыкли к полутьме, и тогда оказалось, что на плоской части "тарелки" купола расположился целый поселок. Объектная пластина (да, здесь имелась и объектная пластина) оставалась свободной, на ее ограждении что-то белело... Господи, да никак это постирушки? А вон те, у дальней стены, будки - это же точно переносные туалеты! Сам поселок состоял из хлипких брезентовых загородок, крыши, естественно, отсутствовали. Элия продолжала вслушиваться. Бряцание гитары.., нестройный хор.., нет, это они не поют, а молятся.., детский плач... Громкий, надсадный. Вот уж звук, который кого угодно с ума сведет.
Элия поплелась вниз по склону. Сама того не желая, она обнаружила дорогу, по которой беженцев доставляют из аэропорта в Кейнсвилл. В куполе Беринга расположился лагерь беженцев. Это, наверное, и есть те самые две тысячи, о которых говорил Бейкер. Получив согласие Элии, он попросту закроет окно в де Сото и откроет в Беринге, воспользовавшись той же самой струной. Так что ничего у нее не вышло. Здесь - другие ворота того же самого Тибра, сатори Тибра одержало полную победу над тем, вторым, чувством, указывавшим на Седрика. Да и было ли оно, это чувство?
Звуки и запахи становились все отчетливее - и все привычнее. Агнес Хаббард честно сдержала обещание - временные постояльцы лагеря говорили по-малайски, с отчетливым банзаракским акцентом. Теперь понятно, почему они не спят ночью, это не их часовой пояс. Первый же встречный узнает Элию, а Джетро наверняка уже тут - разводит демагогию, вербует себе сторонников.
Какой же это все-таки ужас - вопли младенцев. Словно рашпилем по нервам. И дети постарше тоже орут как оглашенные. Да сколько же тут детей! И снова гитара.., кто-то поет...
Ну конечно, как же она не узнала этот голос раньше! С радостным криком Элия бросилась туда, откуда доносились звуки гитары.
Она мчалась по узким тропинкам между брезентовых загородок и расстеленных матрасов, между спящих людей и людей, сидящих в позе лотоса, между людей разговаривающих и плачущих, между людей, глядящих на нее с удивлением, и людей, кричащих ей что-то вслед. Тропинки сходились, расходились, Элия бежала сложным зигзагом, неизменно приближаясь к источнику звука. Она обогнула объектную пластину с ее каймой из сохнущих пеленок; младенческий рев резал уши, теперь к нему прибавился и запах младенцев. Среди смуглых лиц попадались и бледные - похоже, здесь не одни только банзаракцы.
Вот он!
Хотя видна была только спина, рост не оставлял места для сомнений. Пел он плохо, гитарой владел еще хуже, однако аудитория - рассевшиеся полукругом подростки - не выказывала никаких признаков недовольства.
- Седрик!
Элия бросилась вперед, схватила его, развернула - песня оборвалась на громком нестройном аккорде (дискорде?), - а затем обняла за тощую, жилистую шею и поцеловала. Подростки восторженно завопили.
Он поражение отшатнулся.
Это был Седрик. И покраснел он, как Седрик. Но вот что-то с ростом, Седрик был вроде повыше. И волосы слишком длинные. И нос целый. Семнадцати-наверное-летний подросток, совершенно ошарашенный нахальством незнакомой девицы, бросившейся на него со своими непрошеными поцелуями.
Сатори несколько просчиталось: перед Элией стоял не Седрик, а его генетический двойник.
Глава 23
Кейнсвилл, 11 апреля
Седрик даже и не заметил, как начал клевать носом, а потом его разбудили.
И сколько же это я проспал? Долго, наверное, - вон как шея затекла, не повернуть.
Он встал, пошатнулся и побрел вслед за бабушкой к двери. В тяжелой, как чугун, голове - полная каша. Агнес Хаббард спустилась по трапу уверенной, царственной поступью, Седрик же цеплялся ногами за каждую ступеньку. Бок о бок они направились к центру ангара; разноцветные охранники остались около самолета.
Те двое, прилетевшие на "Боинге", уже вернулись - надо понимать, из медицинского центра, вывернутые наизнанку. Они тоже шли к центру купола, к четырем стоящим там креслам, их тоже не сопровождал ни один охранник. Три частные армии будут наблюдать переговоры с почтительного расстояния и не услышат ни слова - разве что с помощью микрофонов направленного действия. Доктор Фиш знает дело туго, так что ангар давным-давно нашпигован этими микрофонами, да и в самолете гостей их тоже хватает, можно не сомневаться, но все это - не для рядовых охранников.
- Джулиан Вагнер Гранди, из ЛУКа, - сказала бабушка. - И Ольсен Паращук Чен, спикер Парламента.
- О'кей, - кивнул Седрик. - И я не говорю ни слова.
- Ни слова. Возможно, что тебя даже звать сегодня не Седрик.
Они подошли к креслам. Гости, успевшие уже сесть, не встали и не поздоровались, ограничившись сухими кивками.
Скуластое, с, узкими, заплывшими щелочками глаз, блестящими, иссиня-черными волосами и светло-шоколадной кожей, лицо Чена знал, наверное, каждый человек в мире. Трудно остаться спокойным, когда по левую твою руку сидит директор Института, а по правую - спикер Всемирного Парламента, однако Седрик не испытывал и следа почтительной робости, в которую - всего три дня назад - ввергла его встреча с Генеральным Секретарем ООН. То ли он стал относиться к знаменитостям наплевательски, то ли не совсем еще проснулся.