II. СОНЕТЫ (Вячеславу Иванову – мастеру сонета)
1. «В прозрачный час передрассветно-синий…»
В прозрачный час передрассветно-синий
Я деву-птицу тайно стерегу,
На матовом жемчужном берегу
Вдыхая трепет лилий и глициний.
Святую дрожь я в сердце сберегу.
Она близка, и крыльев блеск павлиний
Меня слепит игрой цветов и линий –
Всецветный рай на брезжущем лугу.
В венцах лучей — сияющие пятна,
В алмазных брызгах — трепетные перья,—
И вещий взор мне таинства раскрыл:
В рассветный миг бесчарна и понятна
Святая грань заклятого преддверья,—
Жду радужных объятий райских крыл!
2. «Когда потускнут крылья девы-птицы…»
Когда потускнут крылья девы-птицы
И в белом утре явен каждый блик,—
Я вижу гордый побледневший лик,
Властительный и строгий лик царицы.
До ужаса он явствен и велик,—
И дрогнули ревнивые ресницы,
И засинели вещие зарницы,—
В душе дрожит порыва сжатый крик.
Миры чудес в тени бровей — глубоки,
Покой чела младенчески-прелестен:
И грёз, и постижений — без границ.
Под влагою истомной поволоки
Невестный взор так тихо неневестен —
И перед ним душа поверглась ниц.
3. «День над судьбой моей отрадно-пленной…»
День над судьбой моей отрадно-пленной
Рассветную развеет кисею –
Тогда душой бессильно воспою
Лик девы-птицы я богоявленной.
И слезы я прозрачные пролью.
И над моей жемчужною вселенной
Она лазурью жаркой и нетленной
Расстелет песню вечную свою.
И я растаю с этой первой песней –
И перельюсь я в новые напевы
И новым раем царственно упьюсь.
Безмерность роковая всё чудесней, –
Я постигаю мир нездешней девы.
Я с ней навек торжественно сольюсь.
Она порхала тихо между веток,
Чуть зеленеющих перед весной;
Ей было вольно в тишине лесной
И широко в сплетеньи хрупких клеток.
Уж чудился навес зеленых сеток –
В прохладных искрах, влажный и сквозной
Сплетался он в игре с голубизной,
Смеявшейся тазами резвых деток.
И сыпался их смех по чуткой чаще –
Звеня, скликались птичьи голоса.
Она взвивалась с ними в небеса.
Но у земли ширять хотелось чаще.
А в синеве развеялась маняще
Ее фаты сквозная полоса.
«Воскресший месяц забелел как меч…»
Воскресший месяц забелел как меч.
И перед далью матово-прозрачной
Земля склонялась трепетной и мрачной;
В долинах молкла суетная речь.
А небеса в торжественности брачной
Спешили звезд светильники возжечь.
Трикирии колеблющихся свеч
Огни сплетали вязью тайнозначной.
Земля не смела трепет превозмочь;
Я предался волне ночного хора,
Туманный мой покров унесся прочь.
В сиянии росистого убора
Ко мне идет моя невеста – ночь
Из-под шатров колдующего бора.
«Да, опьяненным нужно быть всегда…»
Il faut etre toujours ivre.
Baudelaire [2]
Да, опьяненным нужно быть всегда.
Вином, грехом, молитвой – опьяненным.
Чтоб каждый миг явился проясненным,
Где не шуршат минуты, дни, года.
Я каждый миг хотел бы быть влюбленным,
Пылать, как та далекая звезда, –
Зажечь ли мир, сгореть ли без следа, –
Но говорить с бессмертьем окрыленным.
Но где найду напиток я хмельной,
Тот райский нектар, ту волну живую,
С какими я хоть миг восторжествую?
Кто напоит той ярою волной
И ливнем выльет тучу грозовую,
Чтоб опьянен был целый мир со мной?
«Дождливый день ползет к ночи уныло…»
Дождливый день ползет к ночи уныло
И шепотом зовет несмело тьму.
Уже с утра пустое сердце ныло,
И тусклый сон мерещился уму.
Сознание бездейственно застыло,
Не разгадав навеки, почему –
И для чего кругом всё так постыло,
Всё так враждебно духу моему.
И пусть же день свершает путь обычный,
Дождливый путь к вечерней тьме – и пусть
Шаги его и шум одноязычный –
Знакомая, своя, родная грусть.
Как старой сказки шепот, мне привычный,
Уж я давно всё знаю наизусть.