Из этого следовало, что обобществление средств производства двигалось вперед и неизбежно должно было привести к социалистическому обществу.
Во-вторых, Струве был убежден, что благодаря отчасти этой концентрации (которая увеличивает количество служащих, получающих заработную плату), отчасти индустриальной технологии (которая повышает уровень мастерства этих служащих) рабочий класс постепенно будет усиливать свое влияние. По мнению Струве, в социальном отношении рабочий класс являлся наиболее динамическим элементом современности, «четвертым сословием», которому предназначено доминировать в обществе. А утверждение положения пролетариата — в отношении богатства, численности и политической силы — также должно было привести к установлению социализма.
Все это сильно напоминает теорию «индустриальной демократии» Веббсов. Обобществление в данном случае является неизбежным следствием технологического подъема, неотъемлемой составляющей процесса экономической модернизации.
Наконец, Струве все еще восхищался Марксом как первооткрывателем плодотворного подхода к экономике. Мысль Маркса о том, что все экономические явления и концепции (стоимости, капитала, ренты и т. д.) отражают отношения, в которые люди вступают в процессе производства, Струве считал его величайшим достижением[478].
Иными словами, в то время Струве еще не отошел ни от Маркса, ни от социализма. Это произойдет позже, после революции 1905 года, когда Струве не только отвергнет основные положения марксизма, но и, как по моральным, так и по философский соображениям, полностью откажется от социалистических взглядов. Как он сам однажды сказал, он порывал с Марксом дважды, сначала поверхностно, а затем всерьез[479]. То отношение к социализму, которое выработалось у него спустя время, лучше всего можно выразить его же словами, написанными в 1902 году в письме к немецкому историку и политику Гансу Дельбрюку: «Я социалист, но социализм для меня давно уже превратился из решения в проблему»[480].
Глава 10. Конец единого фронта
К концу 1899 года стало очевидно, что оптимистические прогнозы Струве относительно перспектив ревизионизма в России были далеки от истинного положения вещей. Правда, несколько социал-демократических теоретиков отказались от марксистской ортодоксии, но ни профессиональные революционеры, ни большинство русской интеллигенции по-прежнему не испытывали к ревизионизму не только ни малейшей симпатии, но и особого интереса. В конце концов, вместо того, чтобы повести за собой остальных, Струве попал в изгои и оказался вне движения.
На самом деле довольно трудно представить себе, что все могло бы быть по-другому. Социал-демократическая партия Германии была вполне законной, открыто действующей организацией, которую поддерживала половина членов профсоюзов страны. Как отметил Роберт Микельс, в тех странах, где социал-демократия функционировала легально, она создавала условия, дающие наиболее умным и способным рабочим возможность подняться вверх по социальной лестнице — в свое время это делала церковь для крестьян и мелких буржуа[481]. Чем многочисленнее партийная организация и чем сложнее ее административный аппарат, тем меньше она склонна руководствоваться в своих действиях идеологическими догмами. Лидеры немецкой социал-демократии, будучи политиками-практиками, больше заботились не о неукоснительном соблюдении идеологической чистоты, а о поддержании дисциплины и единства партии. Для этого они были вынуждены демонстрировать хотя бы минимум интеллектуальной толерантности. Поэтому (как, впрочем, и потому, что профсоюзы отдавали ревизионизму очевидное предпочтение) вместо того, чтобы изгнать ревизионистов, они предпочли оставить их в составе партии.
Ситуация в России в корне отличалась от ситуации в Германии. В России политическая активность любого рода расценивалась властями как незаконная деятельность и была чревата суровым наказанием. Поэтому в силу естественного отбора политикой занимались в основном пристрастные — либо идеологически, либо эмоционально — люди. Как и все политически активные люди в России, социал-демократы были связаны друг с другом не политическими интересами (перспективы прихода к власти посредством социалистической революции в то время были еще слишком туманными, чтобы серьезно влиять на поведение активистов движения), а политическими идеалами и кодексом поведения, принятым в данной группе.