Однако это не заглушило проснувшейся в нем тревоги, которая теперь, пожалуй, лишь усилилась. В своем «Протесте» он отверг мысль о том, что социал-демократическое движение постиг внутренний кризис — сказать такое, писал он, значит «повторять бессмысленные фразы буржуазных писак, силящихся раздуть всякий спор между социалистами и превратить его в раскол социалистических партий»[527]. Но он, безусловно, понимал, что этот кризис наступил. Его это беспокоило настолько, что он похудел и стал страдать бессонницей[528].
Анализируя причины возникновения экономизма, Ленин пришел к выводу, что первейшей из них является изолированность рабочих групп друг от друга и от социалистически настроенной интеллигенции. Предоставленные самим себе, рабочие бессознательно обращаются к «малым делам» и теряют ощущение рабочего движения как целого. Исходя из этого, Ленин пришел к выводу, что наиболее важной задачей для социал-демократов на сегодняшний день является внедрение в российское рабочее движение классового сознания и ощущения общей цели.
Программа такого рода выдвигалась не впервые. И Каутский, и Плеханов еще до Ленина заговорили о том, что перед интеллигенцией стоит задача возглавить пролетариат и внедрить в него социалистическое сознание. Но до Ленина никто из марксистов, к какому бы ответвлению этого движения он ни принадлежал, не рассматривал отношения между рабочими и социалистической интеллигенцией как далекие от гармоничных. В основном все признавали, что интересы и устремления этих двух групп во многом совпадают, в силу чего считалось, что нет никакой необходимости в том, чтобы точно определять их функции или разделять сферы влияния. Ленин стал первым марксистом, который отказался от положения о гармонии интересов рабочих и социализма. Опыт личного общения с рабочей элитой Петербурга в 1894-95 годах, также как и очевидная привлекательность аполитичного тред-юнионизма для международного пролетариата, привели его к мысли, что рабочий по своей сути, по своей природе вовсе не является социалистом. Предоставленный самому себе, он бессознательно будет искать связи с буржуазией и предаст социализм. Эта не имевшая прецедента в истории социалистической мысли концепция оформилась в голове Ленина далеко не сразу — он обдумывал ее в течение полутора лет после получения «Credo». Наконец в декабре 1900 года он изложил ее в программной статье «Насущные задачи нашего движения», где прямо утверждал, что «оторванное от социал-демократии рабочее движение мельчает и необходимо впадает в буржуазность»[529]. Эта концепция отвергала базовое положение марксизма о том, что капитализм неизбежно радикализует рабочий класс и в конце концов не оставляет ему иного выхода, кроме борьбы за социализм. Это было еще большим отходом от учения Маркса, чем даже ревизионизм, и, подобно ему, являло собой симптом болезни, охватившей ряды европейской социал-демократии.
Для того чтобы рабочий класс проникся социалистическими убеждениями, рассуждал Ленин, прежде всего необходима эффективно действующая социал-демократическая партия. Но чтобы сделать ее таковой, требовалось терпение и мастерство дипломата. Движение распалось на три части: ортодоксы, ревизионисты и экономисты. Поэтому первым шагом на пути создания эффективно действующей организации должна была стать нейтрализация двух ересей. В процессе переписки с Мартовым и Потресовым во второй половине 1899 года Ленин разработал план действий, базирующийся на двух противонаправленных стратегиях: необходимо было отделить ортодоксальных марксистов от ревизионистов и экономистов на идеологическом уровне и, напротив, объединить их всех на организационном уровне. Ортодоксы должны были объединиться с еретиками в одну партию с тем, чтобы затем, настойчиво указывая им на их промахи и ошибки, склонить их на свою сторону.