«Теперь, когда бытовые и сословные грани между интеллигенцией и народом поизгладились, когда интеллигенция идет всякими путями к народу, а народ из себя выделяет интеллигенцию — совесть русской интеллигенции никогда не примирится с политическими привилегиями. Это значит, что, если политический строй конституционной России не будет утвержден на демократическом фундаменте — то управлять Россией неизбежно придется против интеллигенции, в постоянной борьбе с ней, то есть с огромной растратой национальных сил. В то же время всякая конституция, как бы она ни была недемократична, сама по себе создаст такие условия для борьбы радикальных элементов, при которых с этими элементами придется считаться все более и более, как с непосредственными представителями народных масс.
В конституционной России социал-демократия перестанет быть тем, чем она является теперь — интеллигентской организацией, выражающей интересы и формирующей потребности пролетариата, а станет подлинной пролетарской или рабочей партией. В конституционной России заговорит от себя и крестьянство. И то, и другое произойдет очень быстро. И можно с полной уверенностью сказать, что только демократическая реформа сразу введет и рабочий класс, и крестьянство в нормальное русло отстаивания своих интересов мирными средствами законной борьбы за право.
При самодержавии Россия находится в состоянии скрытой, или, вернее, вогнанной внутрь народного организма, но разрастающейся вглубь и вширь хронической революции, которая неизбежно перейдет в острую форму, если не будет предпринята крупная реформа. Маленькая конституция может, или, вернее, должна сейчас же породить дальнейшее политическое движение, которое, в случае упорства правящих классов, неизбежно приведет к большой революции»[831].
«Я глубоко убежден в справедливости основанной на всеобщем голосовании избирательной системы, я твердо уверен, что она соответствует началам истинного и широкого либерализма. Но здесь я имею в виду отстаивать целесообразность всеобщей подачи голосов для современной России не как либерал и не как демократ, не с точки зрения моих идеалов политической справедливости, а с точки зрения социального умиротворения страны и водворения в ней прочного государственного порядка. Если стремление к этим благам угодно называть консерватизмом, то я берусь утверждать, что всеобщее избирательное право диктуется для России здравым дальновидным консерватизмом. Прежде чем обосновывать этот тезис, я должен отвести возражение либеральных противников всеобщего избирательного права, полагающих, что эта система выборов утвердит в России господство невежественной толпы, которая сделается игрушкой в руках реакционеров.
На самом деле это возражение есть в высшей степени гадательная гипотеза, построенная на шатких исторических аналогиях. В конкретных условиях русской действительности она не имеет ни малейшей опоры. Народные массы в России, как и всюду, пойдут за теми политическими направлениями и деятелями, которые смогут обещать и провести действительное удовлетворение назревших нужд этих масс. А удовлетворение важнейших нужд народных масс возможно в России только путем широких экономических реформ в демократическом духе, таких реформ, которым не может сочувствовать ни одна из наличных и возможных в России реакционных сил. К тому же демократические экономические реформы настолько сложны в современной России, что их осуществление будет совершенно не под силу государственному аппарату, находящемуся в руках реакционеров. Те условия, в которых существовал демократический цезаризм Наполеона III, продолжающий до сих пор гипнотизировать многих политиков, враждебных всеобщему избирательному праву, не представляют с русской действительностью никакой серьезной аналогии. Во Франции второй империи не было крестьянского вопроса и не могло быть речи о крестьянской реформе. Крестьянин был политическим консерватором, потому что его экономические интересы не требовали никаких реформ, которые сталкивали бы его с властью и внушали бы ему мысль о реальном значении для него политической самодеятельности….