Им надлежит понять, что политическая реформа в современной России тесно сплелась с социальными проблемами и что при этом аграрная революция началась в России при условиях исключительных и в мировой, и в ее собственной истории. В стране существуют социалистические партии и рабочее движение. И социалистические партии, и еще более рабочее движение, на которое они влияют, передают и передадут революционную энергию крестьянской массе.
Из нужды крестьян в связи с социалистической агитацией и с социалистическим перевоспитанием рабочего класса получится такое движение, с которым было бы бессмысленно бороться. С революциями умные, истинно государственные люди вообще не борются. Или иначе: единственный способ борьбы с революцией заключается в том, чтобы стать на ее почву и, признав ее цели, стремиться изменить только ее методы …
Революцию, повторяем, победить нельзя, революцией можно только овладеть»[835].
Того же мнения он придерживался и в ходе состоявшегося на страницах французской газеты Humanité обмена мнениями между ним и Жаном Жоресом: «…России нужно правительство сильное, правительство, которое не будет бояться революции, потому что оно станет во главе революции….революция в России должна стать властью»[836].
Скрытое за этими радикальными рассуждениями беспокойство не ускользнуло от внимания некоторых проницательных наблюдателей-социалистов. Комментируя сложившуюся в июле 1905 года ситуацию в России, Карл Каутский снисходительно заметил, что российские либералы, такие, как Струве, проявляют все большую озабоченность по поводу растущей анархии и готовы оплакивать отсутствие сильной власти. Подобные опасения Каутский находил совершенно необоснованными: история Франции показала, что рабочий класс лучше всего созревает как раз в революционных условиях. «Поэтому перманентная революция есть именно то, что нужно российскому пролетариату», — заключил Каутский, добавив, что, судя по всему, к этому дело и движется[837]. Струве полагал, что в этом, лично ему адресованном пассаже впервые была высказана концепция «перманентной революции»[838].
В марте 1905 года Струве, наконец, сформулировал, какие именно социальные реформы он считает небходимыми. Прежде всего его волновало положение крестьянства. Теперь он отвергал политику высоких тарифов на импортные промышленные товары, за которую ратовал в бытность социал-демократом: эти тарифы должны быть существенно снижены, чтобы устранить условия, при которых небольшая группа промышленников наживалась за счет сельского населения страны. Назрела необходимость и аграрных реформ. Крестьянские общины, которым не хватает земли, должны получить дополнительные земельные наделы. Эта «прирезка, которая — поскольку дело касается частновладельческих земель — должна быть осуществлена путем обязательного выкупа земель на государственный счет». Промышленные рабочие должны получить право на организацию профсоюзов и проведение забастовок, им также должна быть гарантирована социальная защита, в том числе государственное страхование. Кроме того, рекомендации Струве касались судебной и школьной реформ: по его мнению, они должны быть проведены таким образом, чтобы гарантировать всем российским гражданам начальное образование при условии невмешательства в образовательную систему церкви и полиции[839].
Выступая в защиту политических и социальных реформ, Струве имел в виду и предупреждение радикализации народных масс. Весной и летом 1905 года ему казалось, что этой опасности еще можно избежать. Отвечая на поставленный на страницах Освобождения вопрос одного из российских авторов — каким образом либералы собираются обойти радикалов в сфере влияния на массы и при этом остаться верными своим принципам, — Струве провел различение между «революцией» и «революционизмом». Революция, считал он, возникает в результате спонтанных, но, по сути своей, естественных действий населения, которые становятся опасными только тогда, когда что-то мешает нормальному развитию событий. Революционизм же является особым состоянием сознания, весьма характерным для той части интеллигенции, отличительной особенностью которой является потеря связи с реалиями жизни. Если говорить конкретнее, это означает «тенденцию подчинить живую политическую деятельность отвлеченно-радикальной программе и доктринерское отрицание всякого компромисса». Российские радикальные партии поражены этой болезнью — революционизмом, — поскольку состоят почти сплошь из интеллигентов и не имеют поддержки масс. Как только они обретут эту поддержку, что неизбежно произойдет в условиях демократической системы, они либо откажутся от своего радикализма, либо исчезнут с политической сцены. Иными словами, в условиях политической и социальной демократии революционизм не представляет никакой реальной угрозы для страны[840].
836
840
#277. Эти мысли он изложил в ответе на статью «Как не потерять себя?», присланную в Освобождение неким «У-в» ым. — № 69–70. - 7/20 мая 1905. — С. 333–334.