Ни один известный экономист или даже публицист той эпохи не был столь наивным, чтобы поверить в то, что Россия имеет иммунитет против капитализма, поскольку признаки его вторжения бросались в глаза. Вопрос был не в том, завоюет ли капитализм российскую экономику, а в том, следует ли ему позволить это или нет. Преобладала точка зрения, согласно которой Россия все еще имеет смешанную экономику, внутри которой две системы — «капитализм» и «народное производство» — сошлись в смертельной битве. Исход этой битвы зависел от правительства. Если бы оно позволило событиям идти своим ходом, народное производство имело бы полный триумф. А если бы продолжало оказывать настойчивую поддержку капиталистическому сектору и в сельском хозяйстве, и в промышленности, как это происходило начиная с 1861 года, то капитализм разрушил бы народный сектор экономики; но его победа была бы бесплодной, поскольку ему пришлось бы унаследовать заброшенную землю, населенную обнищавшими массами деревенских пролетариев.
Все эти реалии российской действительности и навели радикальных публицистов на мысль об особом пути. Суммируя свои собственные, имеющие моральную подоплеку, претензии к капиталистической системе с данными против капитализма в России, поставляемыми экономистами и статистиками, они сформулировали теорию, согласно которой грядущий русский социализм, равно как и наиболее жизнеспособная часть русской экономики того времени, обязаны базироваться на народном производстве. Иными словами, естественное развитие социализма скорее произойдет из этого сектора российской экономики, который уже доказал свою жизнеспособность, чем из высокоразвитой и централизованной капиталистической индустрии, превалирующей в Англии и Германии. Эта идея впервые была выдвинута, по-видимому, в 1872 году Г. 3. Елисеевым[69] и подробно изложена в 1882 году в книге В. Воронцова («В. В.») «Судьбы капитализма в России» — одном из наиболее значительных и влиятельных российских изданий второй половины XIX века[70].
Прежде всего Воронцов отвергал модели экономического развития, действенные для всех стран. В частности, он отрицал, что процедура, через которую прошла в процессе своей индустриализации Англия, должна повториться в России. В ряду причин, по которым это не могло произойти, в качестве наиболее важной фигурировало позднее вступление России в ряд индустриализованных стран: как правило, писал он, «чем позднее начнет какая-либо страна развиваться в промышленном отношении, тем труднее завершить ей это развитие капиталистическим путем»[71]. При этом он заранее отвергает обвинения в том, что за его взглядами стоят славянофильские настроения: «Во избежание всяких недоразумений прибавим, что такой результат, такое отступление России от исторических форм Запада произошло, но нашему мнению, не в силу каких-либо расовых особенностей русского народа. Оно есть естественное последствие тех условий, в каких теперь находятся друг к другу различные страны: стеснение международной торговли, развивающееся но мере привлечения к прогрессу новых народов, создает для молодых стран все большие и большие затруднения пышному расцвету у них капиталистического производства»[72].
Не оспаривая того факта, что капитализм глубоко вторгся как в сельское хозяйство, так и в промышленность постреформенной России, Воронцов считал, что это объясняется скорее усилиями правительства, чем потребностями национальной экономики. Поскольку, несмотря на многочисленные свидетельства того, что и в сельском хозяйстве, и в промышленности предоставленный себе мелкий производитель, владеющий средствами производства (земля, орудия труда и промышленное оборудование), более эффективен, чем предприниматель, использующий наемный труд, царское правительство продолжало поддерживать капиталистический сектор.
Разворачиванию капиталистического способа промышленного производства в России препятствовали два очень существенных фактора. Первый — чрезвычайно высокие издержки производства. Огромные расстояния и не соответствующие им средства транспорта, равно как и суровость климата, избыточность дешевой, но неквалифицированной рабочей силы, наличие государственных монополий и ряд других факторов — все это приводило к тому, что российская промышленная продукция была неконкурентоспособна. Второй фактор — отсутствие рынков. Иностранные рынки были заняты теми странами, которые уже прошли процесс индустриализации. Местный рынок был слишком беден для того, чтобы начинать с него, кроме того, он был разрушен. Самый массовый российский потребитель — крестьянин — сильно зависел от того дополнительного дохода, который приносило ему кустарное производство. Но как только капиталистический сектор промышленности России окреп и наводнил местный рынок, сбыт грубых товаров домашней крестьянской мануфактуры уменьшился. В силу этого крестьяне располагали все меньшим количеством денег, которые могли бы истратить на промышленные потребительские товары. Иными словами, капиталистическая промышленность России оказалась в порочном замкнутом круге: «Для ее процветания необходимо богатое население, но каждый ее шаг на пути развития сопровождается обеднением последнего; развитие капиталистического производства ведет к обеднению народа, а это обеднение подрывает существование указанной формы промышленности»[73].
69
См. сочинения Г. 3. Елисеева в двух томах. — Т. 1. — М., 1894. - особенно: С. 127–188. См. также: Н. К. Каратаев в «Истории русской экономической мысли». — М., 1959. — Т. 2. — Ч. 1. С. 424–425.
70
73
Там же. — С. 275. В сущности, та же точка зрения была высказана Н. Ф. Даниельсоном (Николай — он) в «Очерках нашего пореформенного хозяйства». —