Начнем с природы категорий, используемых в экономике: нужно ли привязывать их к историческим ситуациям, или же они более абстрактны? Эта проблема, впервые поставленная в 1880-е годы в дискуссии Менгера — Шмоллера, глубоко интересовала Струве, поскольку он был уверен, что от ее решения зависит развитие экономики как научной дисциплины. Тогда столкнулись две концепции. Лидер исторической школы Густав Шмоллер и его последователи, преобладавшие в академических кругах Германии в середине XIX столетия, отрицали существование абсолютных и вечных экономических принципов, постулируемое экономистами-классиками. Они подчеркивали разницу между объектами, изучаемыми естественными и социальными науками, указывая, что в последних задействовано бесконечное множество переменных, которые делают любую историческую ситуацию уникальной и не позволяют формулировать законы, аналогичные законам естественных наук[34]. В своем крайнем варианте историческая школа пыталась ограничить себя чисто фактуальной стороной дела, что превращало экономику в ответвление истории. Иные последователи исторической школы пытались найти компромиссный путь, выдвигая историко-экономические типологии («меркантилизм», «капитализм», «империализм») или модели типа предложенной Карлом Бюхером (триада «домашнего», «городского» и «народного» хозяйства). В двух книгах, опубликованных в 1883 и 1884 годах, Карл Менгер подверг исторический подход критике как за слабость его теоретических оснований, так и за практическую несостоятельность. Некоторые базовые экономические явления действительно происходят в границах места и времени, но задача экономиста в том, чтобы «очистить» их. Экономические типы или модели должны быть не описательными или историческими, но аналитическими и абстрактными. В центре их внимания должен, в качестве стержня всего экономического процесса, находиться der wirtschaftende Mensch — «человек, занятый экономической деятельностью». «Идеальные типы» Макса Вебера были попыткой синтезировать исторический и антиисторический подходы. Будучи основанными на историческом опыте, последние все же не были связаны с конкретной эпохой и применялись по всему временному спектру. По словам самого Вебера, его «идеальные типы» определяли явления в манере «абстрактно-типической», а не «абстрактно-родовой».
После некоторых колебаний[35] Струве встал на сторону Менгера и Вебера. В 1896 году он все еще настаивал на том, что «исторический» подход к политэкономии должен стать дополнением «философского» подхода[36]. В 1900 году он отверг типологию Бюхера, ранее им разделяемую, и призвал к формулировке экономических категорий, не зависящих от истории[37]. Наиболее обстоятельно он высказался по данному поводу в 1913 году, в ходе защиты своей магистерской диссертации по теме «Теория политической экономии и история хозяйственного быта» (#441). Струве тогда заявил, что главная проблема экономической типологии, «привязанной» к истории, заключается в том, что последняя настаивает на жестком разделении тех явлений, которые в реальных пространственно-временных рамках мирно соседствуют друг с другом. Это верно, к примеру, в отношении трех экономических типов, предложенных Бюхером. Передача товаров непосредственно от производителя к потребителю, которую Бюхер считал отличительной особенностью досовременной («домашней» и «городской») экономики, во множестве случаев наблюдалась и в XX веке. «Но историческую действительность это схематическое наблюдение [Бюхера] не отображает и не изображает, ибо для исторической действительности существенно все качественное и количественное многообразие реальных явлений»[38]. Собственными историческими изысканиями Струве доказал, что тип экономики, названный им «крепостным хозяйством», вполне сопоставим с ранним капитализмом[39]. Все это укрепило его недоверие к историко-экономическим типам и тщетному использованию таких терминов, как «меркантилизм», «капитализм» и тому подобные.
Стараясь избежать просчетов исторического метода, Струве предложил синтетический подход, не слишком отличающийся от веберовский теории «идеальных типов»: «История хозяйственного быта как самостоятельная научная дисциплина есть обработка исторического материала и хозяйственной жизни при помощи систематических категорий политической экономии, которые сами вовсе не суть “исторические” понятия»[40]. В 1913 году, когда это было написано, Струве по-прежнему находил идеи Вебера весьма привлекательными. В целом, заявлял он в своей речи на защите, «чем “утопичнее” идеальный тип или систематичнее схема, тем менее она насилует действительность, ибо тем яснее: 1) что в каждом разрезе действительности сплетаются и переплетаются элементы разных систематических построений, 2) что качественное и количественное многообразие всего исторического заполнения действительности вовсе не может быть уловлено никакими схемами»[41]. Но в неустанной критике и самокритике, с помощью которых он пытался добраться до чисто эмпирических оснований политической экономии, Струве не остановился на «идеальных типах». К 1932 году он решил, что от веберовских категорий нужно и вовсе отказаться. Но его критика Вебера, несмотря на всю свою эмоциональность, не слишком конкретна[42]. По-видимому, он заключил, что теория Вебера осталась непродуманной самим ее создателем. (Струве, в частности, обращал внимание на тот факт, что Вебер сформулировал теорию «идеальных типов» как бы между делом, подготавливая программу научного журнала, который собирался возглавить.) По мнению Струве, Вебер относил к «идеальным типам» довольно разнообразные и логически не связанные явления, такие, как «экономический обмен», «государство» или «раннее христианство». Из сказанного можно заключить, что в своей интеллектуальной эволюции Струве шел к еще более абстрактной и неисторичной системе экономических категорий.
34
По терминологии В. Виндельбанда и Г. Риккерта, естественные науки были «номотетическими», в то время как исторические — «идеографическими».