Столь широкое понимание денег заставило Струве отказаться от условного разграничения «натуральной» и «денежной» экономики. Он предпочитал говорить о «первичной» и «вторичной» экономике. Первичная — это та, в которой потребности человека четко не определены, а ресурсы неистощимы. Во вторичной экономике нужды конкретизированы, а ресурсы ограничены, в результате чего количественная фиксация ее процессов делается обязательной. Элементами первичной экономики являются спрос и запас; во вторичной экономике они дополняются третьим измерением — ценой[55].
Объекты, пользующиеся спросом, но не имеющиеся в достаточном количестве, превращаются в блага. Это понятие Струве также определяет предельно широко: помимо материальных вещей, оно распространяется на широкий круг желаемого, наилучшим образом отражаемый немецким словом Leistung или, чуть менее точно, английскими словами service и utility. «Всякое благо есть лишь овеществление услуги»[56]. Формальным атрибутом благ становится цена: любое настоящее благо несет на себе «клеймо цены»[57]; следовательно, всякая вещь или всякая услуга, обладающие ценой, ipso facto превращаются в товары. В 1917 году, опираясь на наблюдения, сделанные во время войны, Струве заключил, что деньги тоже представляют собой разновидность благ, но это «отсылочное» или, по терминологии Кобдена, «посредующее» благо — в отличие от благ производства и потребления. Их отличительная особенность обусловлена тем фактом, что это единственное из благ, которое не потребляется по мере производства, но используется и в дальнейшем. Вместе с тем, обладая ценой, деньги, по собственному определению Струве, также должны рассматриваться в качестве блага[58].
Обращаясь к проблеме взаимоотношений между экономикой и иными формами человеческой активности, Струве постепенно отказался от представлений о том, что экономика — это «базис», а все прочее лишь «надстройка». Более того, отталкиваясь от марксизма, он чуть было не впал в противоположную крайность, рассматривая экономическую деятельность в качестве одной из разновидностей культуры, то есть приписывая ей «надстроечные» характеристики. Он полагал, что с ходом времени значимость экономики будет падать. В подтверждение такого предположения Струве ссылался на тот факт, что в примитивных обществах религия и экономика были неразрывно связаны, поскольку первобытные верования носили «заземленный» характер, а дикарь не отделял себя от окружавших его материальных объектов. В подобных обществах право собственности на те или иные объекты и магия были столь тесно переплетены, что невозможно было понять, где заканчивается экономика и начинается религия. Но постепенно религия становилась все более одухотворенной, отстраняясь от сиюминутных проблем и порождая ценности, свободные от экономических резонов. В процессе этого развития, полагал Струве, появилось христианство, в котором он видел акт отторжения от «мира сего» и уход в царство духа, ставящий своей целью спасение души. Сходную эволюцию прошли наука и искусство. Эти культурные формы тоже эмансипировали себя от материального мира, постепенно составив автономную область культуры: «Суть науки или искусства, их функция в психической жизни человека состоит именно в том, что они выводят человека из среды “хозяйственной” деятельности»[59]. Распространенное убеждение в том, что вся жизнь зависит от экономики, проистекает из точно подмеченного, но неверно интерпретированного факта — из огромной роли денег в развитии любых искусств: «Все мы знаем, что искусство стоит дорого. В этой банальной истине выражается зависимость искусства от хозяйственной жизни. Но эта зависимость не может определять содержание ни науки, ни искусства, так же, как ни физический факт движения, ни физиологический факт затраты энергии не определяют собой содержание хозяйственной деятельности»[60]. Наименее всего эта «надстроечная» трактовка культуры была применима к праву, которое Струве понимал в традиционно немецком смысле — как сферу, включающую все политические и социальные институты. Рудольф Штаммлер вполне справедливо уподоблял взаимоотношения экономики и права отношениям содержания и формы[61].