— Тем не менее, жили, — сказала она. И твердо повторила: — Жили.
Бежали северные годы, муж рос в званиях и должностях. Было это у него, пожалуй, побыстрее, чем у большинства его ровесников: как-никак нес службу на переднем краем державы и прогресса. Спустя семь лет он был уже начальником БЧ-1 (первая боевая часть — штурманская служба на подводном корабле) и капитаном третьего ранга, кап-3 (по сухопутному — майор). Ходил в дальние вояжи к берегам Норвегии, Исландии, Канады… И вот в самом начале 1970 года его АПЛ (атомная подводная лодка) отправилась в еще более дальний поход. В Карибское море.
Тут Лариса Юрьевна немного осеклась.
— Знаешь, — сказала она, незаметно переходя на «ты», — я вообще-то сейчас раскрою секретную информацию… Ну и черт с ней.
— Дальше меня не пойдет, — заверил я.
— Ты про Бермудский треугольник слышал?
Удивительное дело. Вспышка в памяти озарила когда-то читаный мною сильно затрепанный номер журнала «Вокруг света» примерно за семьдесят пятый-семьдесят шестой год…
— Читал, — сказал я. — Была статья в журнале.
Она помолчала. И странно изменившимся голосом произнесла:
— Лодка и весь экипаж бесследно пропали в Саргассовом море. То есть в этом самом проклятом треугольнике.
Я вновь крутанул в памяти всю известную мне информацию, включая постсоветскую, об исчезновении нашей АПЛ в 1970 году в западной части Атлантического океана. Нет. Ничего не вспомнил.
Лариса вздохнула:
— Хочешь верь, хочешь нет, но с самого начала, как только они ушли в тот рейд, у меня на сердце неспокойно было. Не хотела верить в это, сама себя уговаривала. Да чувствовала, что не уговаривается…
Разумеется, официально всей правды не узнали даже родственники членов экипажа. Но сарафанное радио никто не отменял, и данное средство массовой информации быстро разогнало по североморским гарнизонам зловещие слухи, в которых неизвестно, что было правдой, что неправдой. Если собрать все это в кучу, то выходило примерно следующее.
В какой-то момент с борта субмарины в штаб Краснознаменного Северного флота полетели радиограммы, вогнавшие сотрудников штаба в ступор. Отказ навигационного оборудования… звуки неизвестного происхождения, наблюдаемые гидроакустиками… состояние психомоторного возбуждения, наблюдаемое сразу у нескольких членов экипажа…
— Ты понимаешь? — Лариса уставилась мне прямо в глаза. Прошлое не отпустило ее. — Понимаешь⁈ У них там началось что-то необъяснимое.
Я кивнул.
— А дальше пошло еще хуже, — сказала она.
Глава 5
Я ощутил, как при этих словах легкий холодок пробежал по спине. Не от страха или испуга. Нет, конечно. Скорее, это была эмоция читателя или зрителя триллера. В предвкушении если не кульминации, то одного из сюжетных пиков.
Лариса зачем-то обернулась и понизила голос:
— Дальше началось что-то совсем необъяснимое.
И в штабе Северного флота, и в Главном штабе ВМФ, и в Генеральном штабе все уже стояли на ушах, когда с борта подлодки полетели радиограммы, взрывающие мозг.
'Пытаемся всплыть… не поддается управлению… продолжаем (неразборчиво)… глубина…
Это был последний более или менее вменяемый радиообмен. Опять же по слухам, запись исследовали психологи и охарактеризовали голос передающего (кто именно это был, определить не смогли) как «сильно взволнованный, демонстрирующий состояние, близкое к стрессовому». А затем радиостанция субмарины перешла на азбуку Морзе.
Конечно, радисты в Мурманске легко читали точки-тире. Вот только понять не смогли. Связного смысла в них не было. Бредовые отрывки, из которых так и не сумели собрать систему.
Сперва прозвучало слово глубина — ну, в общем-то, понятно, хотя шубы из этого не сошьешь. Потом: сумрак — черт его знает, слово какое-то уж совсем не военно-морское. А потом передатчик несколько раз отчетливо отбил слово тень. Вот так: тень. Тень. Тень. И все на том. Подлодка умолкла. Навсегда.
Лариса прерывисто вздохнула.
— Помнишь стихи Твардовского? И во всем этом мире… до конца его дней — ни петлички, ни лычки с гимнастерки моей…
Я кивнул. Конечно, помнил. Классика!
— … ну вот, и здесь что-то вроде. Ничего! Пытались искать, конечно. Наверняка и американцы негласно шарились там. Но и от них ноль… Ты знаешь, сколько глубина Саргассова моря?
— Нет, — честно сказал я.