— Да, — сказал я.
— Тогда поехали!
На обратном пути неугомонный Володя трындел обо всем, начиная от футбола и заканчивая инопланетными цивилизациями — и эту тему он не обошел. И я разговоры вполне поддерживал и дискутировал разумно. Но сам, конечно, думал о своем.
Ход мысли был таков.
Если нить судьбы соединяет две грядущие встречи, значит, надо ее найти, эту нить. Попробуем!
Что я знаю о комитете, о редакции газеты? Ничего по сути. О Ларисе Юрьевне знаю побольше. Вдова морского офицера. Любовница профессора Беззубцева. Чего-то очень хочет от меня…
Стоп. Начнем с Беззубцева. Вот оно, связующее звено. То есть, я еще не знаю, оно ли это, но пробный шар следует запустить именно сюда. Постараться так построить разговор, чтобы возникла данная тема… Ну вот, задача есть, надо выполнять.
Так и решил.
Остаток рабочего дня прошел ровно, без происшествий. С обедом все оказалось точно так, как обещал Козлов, порции нам оставили. Ну а про склад сказать мне особо нечего. Конечно, нашлось, что делать, и все это была рутина. Впрочем, мы с Сашей старались все делать на совесть. Я у своего товарища вообще заметил эту черту. Не ради похвалы или характеристики, или заработка. Наверное, все это имело место, и в частности, умение зашибить деньгу в Александре присутствовало. Но это было производным от базовой опции: все, что под руку подворачивается, выполнять добросовестно. Не филонить, не халтурить. Просто так устроен парень. И хорошо. Я сам такой. Справедливость, прилежность в любом деле, ответственность — не стану хвалиться, просто я смог это развить в себе.
И по окончании работы я устремился в главный корпус.
Хафиз так толково разъяснил мне маршрут, что я нашел редакцию без всяких блужданий. Впрочем, это и не настолько уж было сложно. Секретарь предупредил: входи смело, я там буду… ну, а дальше все пойдет по рельсам. Я так и сделал. Испытывал волнение? Да нет. Была четкая напряженная собранность. Спортивная, можно сказать.
Разумеется, я стукнул в дверь:
— Можно?.. — и вошел.
— О! — радостно вскричал Хафиз и вскочил из-за стола с поразительным проворством, к которому я никак не мог привыкнуть. — Андрей Степаныч, вот этот парень, о котором я говорил! Прибыл вовремя, как обещал.
— Точность ценю, — прозвучал густой баритон.
Помещение редакции чем-то напоминало комнату комскомитета, только в уменьшенном масштабе: размером поменьше, и начальственный Т-образный стол совсем скромненький, на три-четыре персоны. И несколько столов, видимо, рядовых сотрудников, на которых лежало множество бумаг и папок. Но все в строжайшем аккурате, никакого «творческого беспорядка». Я вмиг смекнул, что это заслуга Андрея Степановича, по всем показателям, главного редактора. Он и сидел во главе Т-образного стола, а Хафиз, как гость, рядом.
— Василий Родионов? — спросил главред.
— Он самый.
— Проходи, присаживайся. Столбов Андрей Степанович. Редактор газеты.
Он довольно церемонно встал и приветствовал меня в меру крепким рукопожатием.
Впечатляющий мужик. Видно, что лет за пятьдесят, но прямой, крепкий, видна выправка. Выше среднего роста. Крупная лысая голова, очень твердые черты лица, глубоко посаженные глаза. Как-то трудновато представить на таком лице улыбку.
Сели.
— Ну что, — сказал хозяин кабинета, не предлагая угощений. — Поговорим?
Глава 15
— Конечно, — серьезно сказал я.
Андрей Степанович копнул стопку бумаг, извлек мой рукописный труд, посвященный 1 сентября.
— Вот, — сказал он. — Ознакомился. Спасибо комсомолу.
И он кивнул на Хафиза, а тот кивнул утвердительно.
— Ну что скажу… — продолжил редактор, — мне понравилось. У тебя определенно склонность есть. Больше пока сказать сложно. Жизнь покажет. А этот очерк беру. Первого сентября дадим. Не возражаешь, надеюсь?
Как можно вежливее я сказал: разумеется. Не то, что не возражаю, буду очень рад!.. Все это, повторюсь, как можно более сдержанно и корректно. Успел заметить, как редактор и секретарь мгновенно переглянулись и расценил это в свою пользу.
— Очень хорошо, — сказал редактор. — Только надо будет подкорректировать. Смотри…
И он очень профессионально указал мне на недочеты в тексте и подсказал, как их выправить.
— … вот смотри: у тебя тут два союза «но» подряд. Может, и невелика беда, а все же лучше заменить…
— Синоним поставить.
— Именно, — сказал Андрей Степанович с явным одобрением в голосе. — Например: «однако». Или: «хотя»… Ну и так далее. Посмотришь.
В руках у него был остро отточенный красный карандаш — оружие редактора. Быстро и четко он испещрил листок броскими пометками, и по тексту, и на полях, и перекинул мне:
— Поработай над этим, принеси исправленный вариант.
— Когда?
И этот деловой вопрос, похоже, понравился Столбову. Он взялся за перекидной настольный календарь:
— Так… Завтра нет, в отъезде буду целый день. Значит, послезавтра.
Я начал было объяснять ему, что отрабатываю в технопарке, он понимающе кивнул:
— В курсе. Послезавтра в это же время. Решено?
— Да, — я улыбнулся и уже приготовился встать, полагая, что беседа закончена. И лихорадочно соображая, как бы мне выйти на нужную тему… Но Хафиз вдруг сказал:
— Постой, постой. Ты что, уходить собрался?
— Да нет, — мгновенно переиграл я. — У вас же ко мне наверняка вопросы есть?
— Конечно! — подтвердил секретарь. — Мы ведь тебя не знаем толком. Как говорится, анкета анкетой, а неформальный разговор — особая статья. Давай поговорим.
И заговорили. На вопросы о жизни Василия Родионова до 11 августа 1978 года я отвечал очень аккуратно, обдуманно, и в то же время как можно более естественно, простодушно, сознавая, что передо мной матерые странники бумажных джунглей, психологи-практики, умеющие ловить оттенки душевных движений. Мне удалось с задачей справиться: все мои слова звучали совершенно правдоподобно, хотя кое-что пришлось присочинить. Тем не менее, как я понял, это толковище именно так и было построено, чтобы ненавязчиво проверить меня на косвенных вопросах. Уж кто-кто, а советская бюрократия умела это делать.
И вовсе не скажу, что мои собеседники разыгрывали классическую партию «добрый следователь»-«злой следователь». Нет. Оба они были совершенно доброжелательны, и я понял, что я изначально вызвал у них симпатию, но и они все же не упустили возможность «прокачать» меня всякими невинными расспросами, в которых, разумеется, была система.
Итак, я сумел успешно пройти полосу вопросов «до 11 августа». Дальше пошло полегче.
— Так ты в общежитии проживаешь?.. — спросил Хафиз с доверительно-уточняющей интонацией. — В нашем, химфаковском?
И мы немного поговорили об условиях проживания. О них я отозвался одобрительно, совершенно не кривя душой. Да и приятный плюс в виде Любы вряд ли где еще мог найтись, кроме общаги. Об этом бонусе я, разумеется, умолчал, но он сильно повлиял на позитивную окраску моего рассказа.
Тут вопросительная инициатива полностью перешла к комсомольскому секретарю. Да, похоже, ему это просто стало любопытно, без всяких хитроумных подтекстов.
— С кем-то познакомился уже? Что скажешь о них?..
— Да, с рабфаковцами в основном. Есть интересные ребята. Саша Лавреньев, Люба Королева…
— О-о, Королева!.. — вскричал Хафиз, не удержавшись от смеха. — Андрей Степаныч, ну вы же ее знаете! Да и писали как-то о ней, помните⁈
— Ну как же. Это гитаристка, что ли?
— Она самая!.. Ну как тебе она? — обратился Хафиз ко мне.
— Талант, но без царя в голове.
— Точно! Один в один! — восторженно вскричал он, страшно довольный совпадением мнений. — И я то же самое говорил…
Тут секретарь как будто позабыл, что обязан быть замкнут в броню должностной сдержанности. Пустился в увлеченный рассказ о Любе Королевой — персоне, сотканной из противоречий.
— Ох не знаю, что из нее выйдет! Иногда даже… как-то страшновато становится. Она, похоже, и сама не знает, что у нее в мозгах включится через минуту…