— … я так понимаю, что служба на флоте и рабфак — часть биографии?
— Все верно, — улыбнулся Николай. — Логически вычислил?
Я тоже улыбнулся:
— Это несложно.
— Да… Черноморский флот, 810-й Отдельный полк морской пехоты. Севастополь.
К этому пункту разговора мы уже сидели за столом. И вроде бы как присказки кончились. Пришло время основной темы.
— Ладно, — произнес он. — Скажи, это правда, что Жорка лез на Любку? Тупо так, внаглую?
— К сожалению.
И я рассказал все как было, точнее, то, что видел и делал, не раскрыв только мотив моего прихода к Любе. Хоть и подумал фоном, что общага — та же деревня, глядишь, слухи и поползут… Впрочем, в данной ситуации это было не важно.
Выслушав меня, Коля недобро покачал головой:
— Ну, Жорка…
Это следовало понимать так, что его однокурсник Георгий — юноша проблемный, и старосте с ним очень не скучно. В подробности Николай не полез, а я, естественно, расспрашивать не стал. Мне это ведь и на фиг не надо. А кроме того, и самому не трудно проанализировать и понять, что Жора — персонаж из разряда не то чтобы неудачников, а лучше сказать, людей, которые ухитряются до изумления не попадать в реальность. Таких у нас обычно называют кратким и емким словом «мудак». И судя по лицу Николая, «воспитательный процесс» еще предстоит, но сам воспитатель не слишком верит в его эффективность. Ибо мудака воспитывать тяжко. Он на то и мудак, что его мировосприятие, так сказать, системно смещено по сравнению с обычным. Он может не понимать элементарных поведенческих вещей вроде: будь вежлив… помоги старушке перейти через дорогу… Он искренне недоумевает: а на хрена быть вежливым? Какой мне толк от того, что я старушку переведу?.. При этом такой тип легче легкого способен быть великолепным математиком, музыкантом или еще кем-нибудь… Ну да что там говорить! Жизнь — великий сочинитель.
Тут мы с Николаем, похоже, мыслили синхронно. Я прямо-таки прочитал по его лицу, как он раскинул мысленный пасьянс… и решил подвести промежуточный итог:
— Ладно, Василий! Жора у меня под колпаком, а с тобой мы давай закрепим знакомство, не возражаешь?
— Никак нет, — ответствовал я, безошибочно поняв, о чем речь. И что отказываться в данной ситуации неразумно.
Он встал, из холодильника достал здоровенный помидор явно домашне-огородного происхождения: неправильной формы и расцветки, сорванный зеленым и дозревавший дома где-нибудь под кроватью. Была такая практика томатного собирательства в советские времена. В нашем климате (а в ХХ веке вообще было заметно прохладнее, чем в XXI) эти плоды редко когда вызревали на грядке — после Ильина дня (2 августа) считалось, что ночной воздух и вода в реках и озерах уже холодная. И овощи перестают расти, и купаться нельзя…
Короче говоря, вынул Николай такого огородного монстра, а из недр шкафа — початую чекушку «Русской» и два стакана.
— Мне чуть-чуть, — предупредил я. Он кивнул:
— Я тоже для профилактики.
И разлил граммов по пятьдесят.
Конечно, я расценил это как знак доверия. Николай Локтев увидел, что в общаге появился первокурсник, с которым вполне можно иметь дело. Теперь я должен эту репутацию оправдать.
Ножом хозяин расчекрыжил помидорину на четыре части, посыпал грубой серой солью.
— За знакомство! — провозгласил он, и мы выпили. Воспитание не позволило мне уйти сразу, мы деликатно потрепались о незначительном, после чего я объявил, что мне пора.
— Давай! — хозяин встал. Улыбнулся: — Ну, теперь дорогу в комнату знаешь! Будут вопросы — заходи!
— Конечно, — сказал я, понимая, что по пустякам старосту этажа беспокоить нечего. На том и распрощались.
Идя к себе в четыреста седьмую, я с некоторым удивлением обнаружил, что пятьдесят граммов водки сработали как последняя капля, переполнившая чашу. Упав на практически перебродивший коньяк, они вызвали какую-то снотворную реакцию. Разморило. По внешнему виду не скажешь, но изнутри-то я себя ощущал безошибочно… И ощутил сильное желание добраться до кровати, упасть и расслабиться, хотя было совсем еще не так поздно.
В комнате народ был в полном сборе, прибыл и Роман. По-моему, он был самую малость подшофе, хотя утверждать не возьмусь. Меня встретили приветливыми возгласами, аж душа расцвела… Я сказал: мужики, мол, я сейчас завалюсь, сильно устал, а вы не обращайте внимания, делайте свои дела, мне это не мешает никак, абсолютно. Именно этим словом подчеркнул — абсолютно, а Витек горячо подтвердил, должно быть, судя по себе. Он если уж засыпал, то хоть из пушки пали, не разбудишь.
Сказано — сделано, я лег, сделал вид, что задремал… при этом намеревался поразмыслить упорядоченно. Обработать сегодняшнюю информацию. Мне это представилось очень увлекательной задачей… Но парни в комнате, пусть и вполголоса, оберегая мой сон, пустились в такие разговоры, от которых мои уши превратились в локаторы. Проще говоря, стало интересно, потому что все это когда-то было мне знакомо, все я слышал, но по верхам, и давным-давно все это потерялось под грузом памяти… А тут вдруг воскресло. Ну какой тут к черту сон и даже размышления! Как сдуло. Я лежал с закрытыми глазами и слушал.
Трепались пацаны горячо и умеренно-матерно. А темы беседы, как в таких случаях бывает, перекидывались от одной к другой совершенно вольно.
Сперва заговорили о космических полетах, и понятно почему. Но… тут надо сделать небольшое предисловие.
Сами по себе запуски пилотируемых космических кораблей сделались к 1978 году достаточно рутинными. Нет, конечно, они были заметными событиями, но такой нереальной, сокрушительной, неописуемой сенсационности, как полеты Гагарина, Титова, Терешковой, конечно, уже не имели. Летали наши, летали американцы — исключительно космонавты/астронавты этих двух стран; никаких иных граждан во внеземном пространстве пока не было… Советская космонавтика к этому самому времени давно уже освоила третье поколение кораблей — «Союз» и совсем недавно второе поколение орбитальных станций — «Салют-6». Освоение давалось адским трудом, потом и кровью, гибелью космонавтов… но все же старты пилотируемых аппаратов постепенно становились обыденностью. Тут кого-то из идеологов озарила идея подхлестнуть тему, и коллективный творческий разум заработал. В 1975 году (это было в контексте глобальной повестки «разрядка напряженности») состоялся сенсационный и, как потом оказалось, единственный в своем роде советско-американский полет «Союз-Аполлон». А вскоре в рамках программы «Интеркосмос» (сотрудничество социалистических стран в космической сфере) были задуманы совместные полеты космонавтов из этих стран. То есть чтобы советский плюс иностранец. Готовилось это, разумеется, в строжайшей тайне, и первый такой старт международного экипажа в марте 1978 года по-хорошему взорвал медийное и социальное пространство.
Это был корабль «Союз-28». Состав экипажа: наш Алексей Губарев и чех Владимир Ремек. Впервые в истории гражданин третьей страны очутился в космосе! В июне стартанул «Союз-30» — на нем взлетели Петр Климук и поляк Мирослав Гермашевский, уроженец восточных районов довоенной Польши, младенцем уцелевший во время так называемой «Волынской резни»… Ну, а совсем несколько дней назад в космос отправился «Союз-31». На нем были Валерий Быковский и немец Зигмунд Йен. Сегодня данный экипаж находился на орбите, и ребята как раз поминали его в терминах разной степени цензурности — но дело все же не в том.
Главный предмет их дискуссии — представитель какой социалистической страны полетит в космос следующим! Венгр, болгарин, румын?.. А может, это будет не европеец⁈ Вьетнамец, кубинец, монгол?.. Про югославов и китайцев речь, понятно, не шла. КНР тогда воспринималась как «противник № 2» после США, и ей советская пропаганда вообще отказывала в праве находиться в «лагере социализма», а Югославия всегда в нем занимала своенравное положение.