— Как говорится, бывших контрразведчиков не бывает! Как думаешь, я не интересовался прошлым Беззубцева?
— Ответ понятен!
— Вот. Знаю как, знаю куда…
Андрею Степановичу не составило труда забраться в архивные дебри под грифом «для служебного пользования». И прошлое Беззубцева он прошерстил чуть ли не по дням…
— … ты знаешь, как в контрразведке учили анализировать любой документ?
— Догадываюсь.
— То-то, догадываешься! После этого в любом тексте начинаешь видеть подтекст, что твой Шерлок Холмс…
Я заметил, что Столбов упорно говорит «контрразведка», не употребляя слов СМЕРШ или «особый отдел». Но это так, в порядке иллюстрации.
Короче говоря, прочесав старые бумаги Беззубцева, в том числе военных лет, ровно ничего компрометирующего Степаныч не нашел. Даже намеков никаких, отлично умея читать между строк. Молодой человек прилежно сражался за победу на своем научном фронте. Да, не в окопе с винтовкой, не в танке, не в кабине самолета, не в медсанбате. Но разве бы мы победили без науки, без бешеного самоотверженного труда тысяч ученых, конструкторов, инженеров, рабочих, колхозников⁈ Тоже вопрос, не требующий ответа. Вот и аспирант Беззубцев учился, трудился, и в 1944 году — оцените! — защитил кандидатскую диссертацию. А в 1945-м получил медаль «За доблестный труд во время Великой Отечественной войны».
— Так что… — подытожил редактор, слегка разведя руками. — Тут со всех сторон гладко.
«Ладно, — подумал я. — Зато я знаю, где не гладко. Но об этом пока умолчим».
Почему так — на то у меня имелись резоны. И я сказал другое:
— День Конституции, День комсомола, это понятно. А что с Днем машиностроителя?
— А кто его отменял? Готовь материал, жду…
После этой беседы я не сразу пошел в общагу. Прогулялся, размышляя.
Получается, единственная точка, где мы можем ухватить профессора Беззубцева за хобот — его низменная страсть, которую он умеет скрывать от человечества, но которая владеет им. Фиксируем это. А вот как превратить это в результат⁈ Ну здесь надо будет думать, думать и думать…
Я неспешно бродил и думал, и уж, конечно, едва ли не первую скрипку в этих думах играла Лариса Юрьевна. Как источник информации. Как сложатся мои дальнейшие отношения с ней?.. Вот вопрос без ответа! Пока. А ответ будет, здесь и сомневаться нечего.
Первое сентября — формально вроде бы и праздник, но с оттенком легкой грусти, конечно. Проводы лета, проводы каникул… Поэтому вечером в общаге, ясным делом, был умеренный гудеж. Можно быть уверенным, что и комендант и старосты разных уровней получили команду: следить за порядком, особо не препятствуя веселухе. Пусть, дескать, студенческая масса оттянется в рамках, без нарушений.
Нарушений и не было. По крайней мере, я не заметил. Мы у себя в 407-й поступили скромно: культурно распили пузырь портвейна, потрепались на интеллектуально-бездельные темы, после чего каждый стал по-своему готовиться к первому учебному дню. По расписанию «История КПСС» была второй парой, «вышка» третьей — как-то так нас втягивали в учебный процесс мягко, постепенно. Без резких перегрузок.
— Слушайте, мужики! — обратился я к рабфаковцам. — У вас, я слышал, эта… Межендра вела занятия. Говорят, дракон в женском облике! Что скажете?
Толян, полулежавший на кровати с какой-то книжкой, лениво откликнулся:
— Ну, дракон-не дракон… Старая дева, юмора не понимает, жизни не знает. Думает, что все на свете должны быть такие, как она. Жить с интегралами, дискриминантами и прочими тангенсами… А кто не такой, тот неправильный. А не таких… процентов девяносто семь. Стало быть, все неправильные.
— Весь мир неправильный, — подал голос Роман. — Одна только она жемчужина! Но предмет она знает, а это главное. Мне от нее и тройки хватит. Я персональным стипендиатом быть не собираюсь, а нормальным так и так буду…
Тут встрял и Витек, разговор перетек в область рублей и копеек, и завершился тем, что Анатолий досадливо махнул рукой:
— Ну, пошли перебирать требуху всякую! Нет поумнее тем для общения?..
Темы, возможно, и были, но крепленое вино, пусть и в небольшой дозе, уже действовало как снотворное. Народ подразморило. Во всяком случае я ощутил приятную расслабуху… но преодолев ее, сходил умылся, привел себя в порядок.
Общага уже жила полноценной жизнью. На кухнях горели синие газовые огни, пыхтели кастрюли и чайники, шкворчали сковородки… Все было полно движения, голосов, музыки, смеха — но действительно все ровно, в меру, в рамках. Студенческий люд вступает в новый учебный год.
На первую лекцию по Истории КПСС поток собрался, должно быть, в полном составе — ну, не знаю, может, было отсутствующих три-четыре человека. Опять же, атмосфера приподнято-сдержанная, в аудитории оживленно, но не шумно, все привыкают, знакомятся, притираются друг к другу, во всех чувствуется предчувствие студенческой молодости, может быть, самой лучшей эпохи в жизни…
Лена вовсю трепалась с двумя девушками — одной вчерашней и одной совсем мне незнакомой, причем вся коммуникация однозначно говорила, что она среди них звезда, а они так, астероиды. Рот у нее не закрывался.
Так, а Люба где?.. Поискав взглядом, нашел и Любу, но та была какая-то непривычно хмурая. Прямо заметно, что не в духе. Ну, первая мысль у меня: не перебрала ли вчера?.. С нее-то станется. Впрочем, морочить себя я не стал, и даже не по своей воле, а просто потому, что в аудиторию вошел преподаватель.
Вошел и первым делом улыбнулся:
— Здравствуйте!
Гул голосов почти мгновенно затих.
Ага! Доцент Бутусов Юрий Антонович. Поглядим, послушаем…
Повыше среднего роста, аккуратный, подтянутый. Можно сказать, щеголеватый. Скорее моложавый, чем средних лет — что-то под сорок. Нормальный такой советский интеллигент в изящных очках в тонкой золоченой оправе. С кожаным портфелем, тоже подчеркивающим интеллигентский статус.
Поздоровавшись, он представился, заговорил так ладно, складно, чувствовалось, что он отличный лектор и рассказчик, знает, как «держать», аудиторию, как увлечь ее интересным изложением, когда надо расслабиться, пошутить, может, и слегка фривольно… Словом, мастер своего дела.
— Ну-с, — произнес он, немного педалируя это старорежимное междометие, — с чего же мы начнем?.. А начнем мы вот с чего!
Он достал из портфеля два толстых журнала в бледно-бирюзовой обложке. «Новый мир». Самый престижный из литературных ежемесячников той эпохи. Разглядеть номера на обложках было нереально, но Юрий Антонович объяснил, что это февральский и майский выпуски. Соответственно, № 2 и 5.
И тут я начал смекать…
Леонид Ильич Брежнев при несомненных заслугах, присущих правителю сверхдержавы, обладал и простительными человеческими слабостями, к старости приобретшими гипертрофированный характер. В частности — неистребимой страстью ко всяким знакам отличия: орденам, медалям, погонам, мундирам… Стал маршалом. Кавалером ордена «Победа». Словом, тешился как малолетнее дитя, но это были еще цветочки. А ягодки возникли, когда какой-то умник дунул Брежневу в ухо, что, мол, все великие политики отметились в литературе. Кто писал научные труды, кто воспоминания… Ну так вот — и Леониду Ильичу надо бы застолбить участок в вечности! Сочинить мемуары.
Идея была принята на «ура». И в февральском номере «Нового мира» увидела свет автобиографическая повесть «Малая земля» про освобождение Новороссийска в 1943 году. А в майском номере вышло «Возрождение» — о восстановлении разбитых в хлам войной предприятий Днепропетровска, родного города Брежнева.
Вот с этих козырей и зашел доцент Бутусов.
— Рекомендую прочесть, — веско объявил он, похлопывая ладонью по лежащим на столе журналам. — Это живое свидетельство эпохи. Знаете, — он сделал голос доверительным, — вот помяните мое слово: вы доживете до тех времен, когда эти записки станут ценнейшими историческими источниками!
Если б он знал, насколько это будет правдой!..
Читайте продолжение здесь: https://author.today/work/378350