Что касается всяких Светок, делающих карьеру на ТВ через мои сновидения, то это мелочь недостойная упоминания. Если не будет Алекса Севера, то его супруга автоматически не попадет в Советскую википедию. Проблема решена. И вообще, лучше всего песни Трофима может исполнить только сам Трофимов Сергей Вячеславович. Думаю, для генерала КГБ найти барда и привлечь к совместной работе, труда не составит. Возраст Сереги примерно известен, род деятельности тоже, Трофим даже вроде бы лауреатом какого-то конкурса в советское время стал, так что наверняка известен хоть кому-то в музыкальных кругах.
Осталось уговорить товарища Леонтьева на авантюру с интерактивным котом на телеэкране. Но сразу в лоб такую идею предлагать нельзя. Не поймут-с, знаете ли. Времена нынче патриархальные, хотя говорящие зверушки на ТВ далеко не редкость, ежедневно детишек спать укладывают. Так что тропка пробита, окошко Эвертона приоткрыто заранее, значит, к@ту быть!
С работой оказалось не все так радужно, как я себе представлял. Смирившись с мыслью, что хлеб насущный теперь придется зарабатывать самоотверженным трудом, я оптимистично предположил, что на оборонном заводе зарплаты соответствующие. И даже если меня возьмут учеником или стажером, на большее при моей квалификации рассчитывать сложно, то рублей двести точно выйдет. В принципе, для безбедного существования за глаза хватит, да еще и на авиабилеты останется.
Оказалось, что я несколько переоценил свои достоинства. Ни завод меня не взяли, трудоустроили лектором в Дом культуры «Мир». С зарплатой в 120 рублей. Труд не тяжкий, однако и сумма месячного дохода не впечатляет. Для сравнения мой сосед по комнате получает триста рублей, плюс двадцать процентов надбавку за режимный город. Итого: триста шестьдесят целковых. Студенты «баумановцы», которые учатся на дневном и живут в той же общаге, получают стипендию в девяносто руб — не намного меньше. С другой стороны, грех жаловаться. Если по ресторанам не гулять, то и тратить их здесь особо некуда.
Поскольку дом культуры относится к заводу, то оформляться на работу пришлось там же. Зато удалось узнать, как называется это предприятие: «НПО Машиностроения». По старой советской традиции, если в названии комбината или фабрики нет конкретного упоминания профиля деятельности, то это со стопроцентной гарантией окажется оборонный завод. Если же на вывеске указано, что это тракторный или станкостроительный завод, то значит, там выпускают не только танки, но и трактора со станками.
«НПО Машиностроения», исходя из вышесказанного, производит исключительно военную продукцию, поскольку абстрактные «машины» никак нельзя считать указанием на профиль предприятия. Видимо, поэтому меня долго мучили в первом отделе, отвечающем за секретность. Заставили написать автобиографию, затем заявление о приеме на работу, потом пройти собеседование, словно в космонавты набирают, а не лектора по блату.
Насчет «блата» — это глупая шутка товарища Леонтьева, который не придумал ничего лучше, как выдать меня за племянника полковника Морозова из Особого отдела Закавказского погранокруга. По легенде, дядюшка пропихнул меня в МИЭМ, а пока суть да дело, устроил на не пыльную работенку в ДК при режимном заводе. Поскольку Московский институт электронного машиностроения — известная кузница кадров для КГБ, то лишних вопросов это не вызвало. Но взгляды на меня работники первого отдела бросали снисходительно-презрительные. Ровно до того момента, пока на собеседовании на вопрос о родственниках, пребывавших на оккупированной территории, я злорадно сообщил, что мой двоюродный дядя академик Морозов, который возглавляет институт психиатрии имени Сербского, вроде находился в Харькове в 1942 году. Но это не точно.
Конечно же, никакой он мне не родственник, просто однофамилец, хотя супруга как-то увидев его фотографию в Интернете заявила, что похож немного. Но родители наотрез отказались подтвердить такое выгодное родство. Так что, хулиганство это чистой воды, в пику товарищу Леонтьеву, который, не обладая должным чувством юмора берется шутить в таких вопросах. Пусть теперь сам оправдывается, впрочем это вряд ли. Институт Сербского занимается, в том числе, принудительным лечением диссидентов, поэтому товарищу академику вопросы задавать может только высшее руководство КГБ и ЦК, но никак не майор из первого отдела в Реутове.
Газета «Труд» 23 мая 1989 года