- Не понимаю, - удивился я. - Чего ходить с кривым носом, если можно поправить!
- Боится. Мы ему говорим, он, вроде, соглашается, да все никак не соберется. Спьну-то море по колено, а у трезвого страх и тысяча сомнений.
На Степана Разина я свернул в свою сторону, а Валерка пошел в другую, куда-то на Курскую.
Дома меня ждал сюрприз. В нашей небольшой комнатке, которую мать называла залом, что в отрочестве у меня вызывало протест, потому что тесная комната четырех метров в длину и трех в ширину, темная от разросшихся кустов сирени в палисаднике за окном, мало соответствовала моим представлениям о залах. Зал был у генерала, дочери которой я, к счастью, смог помочь. Я помню, как был поражен богатством генеральской квартиры, когда мы с отцом ступили за порог особняка и оказались в прихожей, по размеру не меньше всей нашей квартиры. И зал. Огромная комната с высоким лепным потолком и роялем.
В нашем зале сидел Юрка Богданов, играл с моим отцом в шахматы и чувствовал себя как дома. Я поздоровался с Юркой. "Погоди, старик, - отмахнулся он от меня как от назойливой мухи. - Здесь интересная позиция получается". И он уткнулся в доску, словно меня и не было. Получив мат, Юрка отвесил комплимент моему отцу: "Здорово Вы в шахматы играете, Юрий Тимофеевич". - встал из-за стола и, наконец, удостоил меня своим вниманием:
- Пойдем, чувак, пройдемся по Бродвею.
- Да он же только пришел, - вошла в зал мать. - Уж скоро спать ложиться, а вы гулять.
- Да что Вы, Александра Петровна, какое "спать", время детское. Мы часок. Пройдемся по Ленинской, то бишь, Бродвею, зайдем ко мне. Я Володю с родителями познакомлю. А то они все "Юра, ты хоть бы познакомил нас со своим другом как-нибудь".
Я с удивлением узнал, что, оказывается, я - Юркин друг.
- У меня чай с малиновым вареньем, - запоздалый голос матери догнал нас, когда мы уже были за дверью.
- В другой раз с удовольствием, - отозвался Юрка.
- Слушай, чувак, откуда у вас такие шахматы? - спросил Юрка, когда мы вышли из дома.
- А чего ж ты у отца не спросил?
- Спросил.
- И что?
- Сказал, подарок.
- Подарок и есть.
И дальше я предпочел насчет подарка не распространяться.
Юрка понял, что я не хочу об этом говорить, но счел нужным заключить:
- Ценный подарочек.
Подарок был, конечно, знатный. Мысль меня как-то сама перенесла в то время, когда мы с отцом оказались невольными заложниками ситуации, из которой выпутались, как считал отец, только чудом.
Я помню, как вскоре после того, как генеральская дочь излечилась от болезни после моего рискованного эксперимента, генерал как-то вечером прислал за нами машину. Мы ушли в комнату девушки, а отца генерал увел к себе в кабинет, куда их домработница Варя унесла закуску. Сидели они там долго. А на следующий день шофер генерала, Фаддея Семеновича, привез аккуратный сверток. Когда мы сняли шуршащую пергаментную бумагу, под ней оказались шахматы. Шахматная доска привлекала инкрустацией янтарем и малахитом, а шахматные фигуры из слоновой кости и черного дерева изображали войско. Король и королева - шах и шахиня, на боевом слоне - погонщик, на коне - арабский наездник, ладьи изображали крепостные башни, а пешки - индийских солдат со щитами и копьями. Отец с восторгом разглядывал фигуры, был смущен и не знал, как поступить с подарком. Вернуть, значило обидеть хозяина. И оставить неловко. Будет похоже, что Милу лечили из корысти. Отец тогда собирался поговорить с генералом или с его женой Кирой Валерьяновной. Поговорил или нет, мне неизвестно, но, в любом случае, шахматы остались у нас.
Вот такой это был подарок...
- Ну и как тебе компания? - вывел меня из задумчивости Юрка
- Да ничего. Хорошие ребята. А ты откуда знаешь, где я был? - поинтересовался я.
- Сорока на хвосте принесла, - засмеялся Юрка. - Да все просто, - добавил он, заметив, что мне неприятна его осведомленность. Это отдавало каким-то мелкообыватель- ским душком сплетни. - Мне Олег Гончар сказал. Сам он на вашу тусу пойти не смог.
Юрка помолчал и спросил:
- А как тебе Маша Миронова?
- Хорошая девочка. А что? - покосился я на Юрку.
- Она мне нравится, - серьезно сказал Юрка. - Задружиться хочу.
- А чего ж ты не пошел к ним? У них там весело, - усмехнулся я, вспомнив "Чучу" на рентгеновском снимке.
- Я сказал, что мне Маша нравится, но не сказал, что нравится компания.
Мы вышли на Ленинскую, где жизнь, казалось, только начиналась.
- Вон Рэм хиляет с барухами .
Рэм шел по другой стороне Ленинской с двумя стильными девушками. На ногах у Рэма красовались туфли "на манке ". Такие туфли носили стиляги. Только Рэм усовершенствовал свои: когда он ступал на асфальт, от подошвы исходил свет, когда поднимал ногу - свет гас.
- В подошву вставлены лампочки, а в кармане штанов или пиджака - батарейка. Когда он касается подошвой асфальта, цепь замыкается, и лампочка загорается, - пояснил Юрка, хотя принцип был прост и любому пацану понятен.
Мимо нас медленно проехала бежевая "Победа", набитая молодыми людьми. Они высовывались из открытых окон и шумно здоровались со знакомыми.
- Это известный придурок Витя Широков, - отрекомендовал владельца машины Юрка. - Машина папина. Папа приехал к нам на ПМЖ с Урала, где работал на Авиазаводе главным конструктором. Придурка-сына мать избаловала до ужаса, потому что отцу некогда было драть его ремнем. Когда Витьку забирают в милицию за хулиганство, отец отбирает у него ключи от машины, а мать, как курица-наседка бросается на защиту своего дитяти, упрекая мужика в черствости и в том, что тот жалеет несчастную железку, то есть машину, единственному сыну.
- Сядет, - заключил Юрка. - Недавно балбесы сняли колеса с "Победы" начальника Треста очистки. Дело еле замяли. Колеса, конечно, вернули, хотя только этим, я думаю, дело не обошлось... Сядет, точно.
Мимо проплыла черноокая красавица. Невозможно было не обратить на нее внимания. Короткая стрижка черных волос оттеняла матовость ее лица. Овал лица, разрез губ, разлет бровей - все вылепилось идеально и неотразимо.
- Элька Скачко, - заметил мое замешательство Юрка. - Хороша, только ножки подкачали. Обратил внимание, что у нее юбочка сильно ниже колен? Это она изъян прикрывает.
- А что у нее с ногами не так? - удивился я.
А ты не заметил? Кривые, как у кавалериста. Но вокруг нее все равно хвост воздыхателей, чуваки роем вьются. Видно, брат, в этом случае главное не ноги и не голова, а смазливая мордашка.
- Что, тоже боруха?
- Да нет, скрипачка. На третьем курсе музучилища учится и в "Победе" в оркестре играет.
Вскоре мы свернули к машиностроительному институту и вышли к небольшому переулку, который упирался в обрывистый берег Орлика.
Юрка жил с отцом и матерью в деревянном двухэтажном доме с двумя подъездами на четыре семьи. Мы поднялись по шаткой деревянной лестнице на второй этаж. В прихожую вышла мать, немолодая маленькая женщина, увидела, что сын пришел с товарищем, засуетилась.
- Пришли? Вот хорошо-то. А это Вова? Дома-то оно лучше. А то все какие-то дела. Ну, идите, идите к Юрику в комнату, а я щас.
Мать Юрки как-то тихо исчезла, а мы с Юркой пошли в его комнату. Судя по этой комнате и прихожей, квартирка большими размерами не отличалась. Еще одна комнатка служила спальней для Юркиных родителей и одновременно кабинетом для отца, Петра Дмитриевича, доцента математического факультета машиностроительного института, который и выделил ему эту квартиру в двух шагах от места работы.
- Даже не представил меня матери, - посетовал я. - Как мать-то зовут?
- А чего представлять? Она про тебя и так знает. - Наталья Дмитриевна ее зовут.
Я пожал плечами. В дверь постучалась, как поскреблась, и вошла Наталия Дмитриевна.