Работал я в нашем классе, после уроков. Домашнее задание я, как правило, успевал сделать ещё во время урока либо на перемене. Когда оканчивался четвёртый урок, я дожидался в классе начала пятого и шёл в школьный буфет обедать. Пятого урока я ждал для того, чтобы не толкаться в буфете в очереди, а спокойно и не торопясь поесть, наслаждаясь тишиной и спокойствием. Затем я возвращался в класс, доставал очередную побитую жизнью книгу и принимался спасать её.
Так время плавно текло к Новому году и моему седьмому дню рождения. Наконец окончилась вторая четверть, и у нас начались зимние каникулы. В субботу, 30 декабря, Тамарочка раздала нам дневники с оценками за четверть и распустила нас уже в начале третьего урока. Я решил не оставаться в школе, а сразу идти домой.
Ярко светило декабрьское солнце. Мороз щипал меня за щёки и пытался пробраться к моим коленкам сквозь толстые чулки. Я шёл домой, щурился на солнце и представлял себе, как сейчас покажу своим родителям дневник с отличными оценками за вторую четверть.
Но, подойдя к дому, я почувствовал неладное. У дверей нашего подъезда стояла карета «Скорой помощи». Кто-то заболел в нашем подъезде? Кто бы это мог быть? А, вот как раз санитары проносят в дверь человека на носилках. Я подхожу ближе. И кто же это?
— Мама!..
Глава 14
— Почему, ну почему ты не вызвал «Скорую» вечером? Как ты мог?!
— Наташа, кто же знал? Ведь я не врач. Мама говорила, что чем-то отравилась в столовой. Хотела утром сходить на почту и позвонить на завод дежурному, узнать, не было ли ещё случаев отравления. Но к утру у неё температура поднялась, и я её не пустил.
— А ночью? На телеграфе есть телефон, ты бы мог сбегать позвонить! Почему ты спал?!
— Мама не хотела меня будить. Да и боль вроде как стала стихать. Она говорила, что порою даже засыпала.
— Как глупо. На пустом месте. Какая нелепость!
— Наташа, я…
— Ты не виноват. Прости меня, пап.
— Нет, я виноват. Эх, если бы я не послушал её… Я же видел, что ей плохо. Но позволил убедить себя в том, что это лишь отравление. Я…
— Иди, умойся. Умойся и ложись спать. Ты спал ночью?
— Нет. Когда мне сказали, что её больше нет, я… Доченька, я так любил её. Что мне делать теперь? Как жить дальше без неё?
— Прекрати истерику! У тебя трое детей. Сколько ты выпил?
— Выпил? Откуда ты…
— От тебя пахнет. Так сколько?
— Пол-литра. Мне…
— Я всё понимаю. И не ругаю тебя. Иди умойся и ложись. Потом будем думать.
— Наташа, а как же ребята? Как ты с ними одна?
— Я справлюсь. Иди, отдохни.
— Да. Ты у меня сильная. Ты сильная, дочь. Мы с тобой справимся. Мы сможем!..
Маму похоронили 2 января. На похоронах было мало народу. Мы с папой, баба Рита, пара соседей да три человека с маминой работы. Женщины плакали, у папы тоже глаза были на мокром месте, а я заплакать не мог. Я злился. Глупо. Нелепо. Конец двадцатого века — и смерть от перитонита. Вовремя не вызвали врача, не распознали банальный аппендицит и… всё.
Она умерла поздним вечером 31 декабря. Совпадение? Наверное. Но я теперь никогда не стану отмечать свой день рождения. И Новый год тоже не стану отмечать.
Папа вернулся домой лишь утром 1 января. Усталый, голодный, слегка пьяный и со следами слёз на щеках. Я хотел покормить его, но есть он не мог — так устал. Он не спал двое суток в больнице. Кое-как он умылся, с трудом добрёл до кровати и уснул там поверх покрывала прямо в одежде. А я пошёл в свою комнату, к близнецам.
Тяжело мальчишкам будет без мамы. Я-то хоть семь лет прожил с ней. А им достались лишь жалкие полгода. Такие малыши — и уже сироты. Я не смогу полностью заменить им мать, но буду стараться.
Эти двое суток, что мы провели в квартире втроём, без взрослых, тяжело дались мне. Днём ещё приходила помогать соседка, Анна Васильевна. Но на ночь мы оставались совсем одни. Спали мы все в моей комнате. Анна Васильевна помогла перетащить туда кровати близнецов из зала.
Сложнее всего мне было доставать мальчишек из их глубоких детских кроваток. Каждый из них весил уже более семи килограммов, а во мне и девятнадцати не было. Я с огромным трудом поднимал их. И ведь поднимать ещё нужно было осторожно, чтобы ничего им не повредить. Это же не мешки с картошкой, а маленькие люди. Один раз мы со Стёпкой чуть не упали на пол с кресла — чтобы доставать малышей, мне пришлось пододвигать к их кроватям кресло, потому что с пола я не доставал.