Маска высокомерия схлынула с лица Маи.
— Маму? Как она? Что ты о ней знаешь? Почему я не могу поехать к ней? Меня удерживают здесь силой! Сказали, что это ты велел запереть меня в этом доме!
— Твоя мама жива, — сказал я. — Говорят, она недавно очнулась. Ее жизни сейчас ничто не угрожает. Богиня услышала нас.
Тишину разорвали радостные возгласы гадюк.
Мая прижала руки к груди.
— Правда?! Ты… Это точно? Тебя не обманули?
— Нет, Мая. Не обманули.
— Какая прелесть. Я должна ехать во дворец! Мне нужно увидеть маму. Объясни это своим бандиткам!
— Уже поздно, — сказал я. — Не лучше ли отложить поездку до утра?
— Я поеду сейчас!
Мая топнула ногой. И вдруг побледнела.
— Снова этот запах! — сказала она. Прижала руку к губам, посмотрела по сторонам. Увидела у стены цветы в больших горшках, поспешила к ним. Повернулась ко мне спиной, но по звукам я догадался, что ее стошнило.
— Опять, — сказала Чайка.
— Чо это она? — спросила Елка.
— Чем вы ее накормили? — спросил я.
Ко мне подошла Гадюка.
— Мы ее не кормили, — сказала она. — Волчица уже во второй раз говорит, что в моем доме плохо пахнет. Возможно, она права. Да уж. Однако…
Гадюка замолчала.
— Что, однако? — спросил я.
— Мне кажется, дело не в запахах, — сказала Гадюка. — Женщин тошнит не только при отравлении. Да уж. Точно так же вела себя моя сестра, когда была беременна Елкой.
— На что ты намекаешь? — сказал я.
— Ни на что. Так. Вспомнила почему-то.
Я нахмурился.
«Колдун! Ты ведь бросал в нее то заклинание, о котором я говорил?»
«Конечно, Сигей».
«Значит… просто отравление?»
«Возможно».
«Колдун! — сказал я. — Что значит: возможно?!»
«О заклинании ты напомнил мне лишь неделю назад, — сказал Ордош. — А в самый первый раз — тогда, еще до начала учебы, — я о нем не подумал».
«Как ты мог о таком позабыть?!»
«Прости, Сигей. Я думал тогда совсем о другом. Сказалось отсутствие опыта».
«И кто из нас дубина? Так ты допускаешь, что она… Не рановато ли ее тошнит?».
«Погоди. Так. „Особо чувствительных женщин начинает тошнить через 10–14 дней после состоявшегося зачатия“. Похоже, наша жена и относится к этим особо чувствительным».
«Где это ты такое вычитал?»
«Это не я вычитал, а ты, дубина. Я лишь нашел это в твоей памяти. Ты переживал, что станешь отцом еще на первом курсе университета».
«Считаешь, я помню, из-за чего переживал сто лет назад? Там есть хорошее заклинание… Надо бы проверить».
«Обязательно проверю, Сигей. Подожди».
Мая возвращалась. Вытирала рот платком.
— Мы с Чайкой едем во дворец, — сказала она. — Прямо сейчас. Попроси своих бандиток, чтобы нам приготовили карету. Ты, кстати, едешь с нами. Нам с тобой нужно поговорить. Догадываешься, о чем? Какая прелесть. И прихвати те документы, которые показывал сегодня Чайке. Надеюсь, ты не оставил их в общежитии?
— Нет, они здесь.
— Прелестно.
Я почувствовал, как колдун сплел заклинание.
«И что?»
Тишина.
«Колдун!»
«Гадюка не ошиблась».
«Хочешь сказать…».
«Да. Поздравляю, Сигей. У нас с тобой будет ребенок».
Его слова заставили меня поморщиться.
«Мне не понравилось, как ты выразился, колдун».
«Действительно, — сказал Ордош, — некрасиво прозвучало. Перефразирую: у нас и у Маи будет дочь».
«В таком виде твое сообщение звучит гораздо лучше, — сказал я. — Только не пойму пока, хорошее это известие или не очень».
«Не хочешь уточнить, почему дочь, а не сын?»
«Не считай меня идиотом, колдун. Я не глупее тебя. Понимаю. После всех тех заклинаний, которыми мы пичкали Маю на этой неделе, уцелеть могла только девочка».
«Я и не называл тебя глупцом, дубина».
«Волчица Восьмая».
«Осьмушка», — сказал Ордош.
«Сам ты Осьмушка, колдун! — сказал я. — Тоже мне, придумал!»
Улыбнулся. И сказал:
«Вося».
Глава 20
— Документы взял? — спросила Мая.
Ее лицо то освещалось уличными фонарями, то снова пряталось в тень.
Я уже третий раз сегодня ехал во дворец.
Во все той же карете.
— Конечно, — сказал я. — Они в сумке. Показать?
Карета в очередной раз подпрыгнула. Мая навалилась на меня. Чайка ударилась плечом о стену, выругалась. Я же почти не пошатнулся — привык к такой езде.
Мая сжала мою руку. Несильно — пыталась то ли успокоить, то ли приободрить.
С той минуты, как мы покинули дом Гадюки, Мая ни разу не назвала меня по имени: ни Пупсиком, ни как-либо еще. Словно пока не решила для себя, кто я такой. Но всеми своими действиями показывала, что, в любом случае, отказываться от общения со мной не намерена.