— Малькольм Десятый, брысь со стола! Мартин Лютер, я тебя вижу! Не попрошайничай!
Мама прогоняет наших черных котов и режет торт дальше.
— Самый большой — имениннице!
— Спасибо.
Я кладу в рот крошечную часть ломтя, положенного передо мной. «Щенячий жир, щенячий жир», — слышу я голос Фроуки и опускаю руку. Маме я об этом не рассказывала, но та все равно заметила, что я на диете. И ей это не нравится. «Сто тридцать фунтов при росте пять футов десять дюймов — вполне достаточно для стройности», — сказала она на прошлой неделе, когда я по глупости призналась, сколько вешу. Теперь мать пристально следит за мной взглядом. Я беру в рот еще кусочек.
Щенячий жир…
С другой стороны, вы посмотрите на мою мать! Вместо платья — бесформенный мешок веселенькой расцветки: то ли грязь, то ли навоз. Моя ложковилка со звоном падает на тарелку.
Кристина хмурится.
— Что-то не так?
— Нет… Все было здорово… Спасибо!
Игнорируя сердитый взгляд матери, я встаю из-за стола. Я больше не хочу быть «другой». Я хочу быть красивой. Я хочу быть звездой. Немножко поголодать — не такая уж большая жертва.
Бурные споры вокруг моих бровей привели к тому, что команда Конрада сама взялась за мою внешность. Первый шаг — мелирование у Минди, стилиста безупречной репутации, в самом лучшем салоне. Правда, Фроуки столько раз забегает «проверить», что Минди выходит из себя. Пришлось напрячь все свои скромные способности к убеждению, чтобы у стилиста в руках перестала трястись фольга. Как ни странно, цвет получается хороший: моя грива уже не темно-каштановая, а словно чуть выгоревшая на солнце. Обходится это недешево — в полторы сотни долларов включая окраску бровей. Потом в другом салоне мне делают маникюр и педикюр (ногтям придают почти квадратную форму, но с закругленными уголками, и покрывают лаком «Бэлей слипперс», потому что он дает чуть больше цвета, чем прозрачный, одновременно сочетаясь с любой одеждой): сорок долларов. В неделю. Потом я возвращаюсь в первый салон для эпиляции рук, ног, зоны бикини, верхней губы и лба (да, лба!): сто двадцать долларов. Плюс к тому счет из «Нейманс» за список «предметов первой необходимости» от Винсента (четыреста долларов) и поездки туда и обратно в старом мамином «фольксвагене». Короче говоря, на работу в студии Фурманна у меня ушла почти тысяча долларов.
С другой стороны, я все-таки работаю. Причем немало. Не только с Конрадом, но и по всему Чикаго: газетная реклама для «Маршалл филдс», рождественские каталоги «Сирс». Меня даже снимают для «Хед энд шолдерс», где я причесываюсь перед туалетным шкафчиком с надписью «Не бывает второго шанса произвести первое впечатление». Лично я предпочла бы щеголять бриллиантовым колье «Гарри Уинстон» или дефилировать в бальных платьях с четырехзначными ценниками, однако это моя работа. Мне платят пять тысяч — я же не ненормальная.
Кроме того, за такие деньги я сама могу покупать дизайнерскую одежду. Пока еще не «Гарри Уинстон», но все-таки. В следующий визит в «Нейманс» я открываю кредит и использую его для покупки своего первого дизайнерского наряда: шерстяного свитера с брюками «Ральф Лоран», а там и второго — черного бархатного платья «Библос».
Когда я училась у Тами Скотт, мне казалось, что моделинг станет моей подработкой на лето, просто способом окупить дорогое обучение в Колумбийском (учеба без мамы бьет по карману, как любит выражаться отец). Ну да, я мечтала о большем, но одно дело мечтать, другое — видеть, как мечты сбываются. А ведь именно так и получилось. Начали выходить фотографии, сделанные в начале лета. Похоже, я всюду: на рекламных страницах «Чикаго трибьюн», на огромных плакатах в магазинных витринах, во всех осенних каталогах, что лежат у нас на столе (друзья моих родителей, опустившиеся до потребления, шлют нам каталоги, обклеенные восторженными записками с кучей восклицательных знаков: «Какая лапочка!!» или «Вы, наверное, так гордитесь!!!»).
— Конечно, гордимся! — говорит папа.
Мать, если честно, относится к моей работе с изрядной долей скептицизма. Больше всех впечатлен Томми, особенно когда узнает о блондинках.
— Ты снималась вместе с ней?! — переспрашивает он, выпучив глаза. — Она же такая киска!
Я уношу фотографии к себе, ложусь на живот рядом с Малькольмом Десятым и тщательно изучаю. Иногда я себе нравлюсь, но чаще — меньше, чем во время съемок. Дело в том, что, когда смотришь в объектив, легко притворяться, что я ничем не отличаюсь от девушек вокруг. Уверенная в себе. Гламурная. Сексуальная. Достойная обложки «Вог». Однако на фотографиях мои щеки выглядят пухлее, лицо — квадратнее, глаза — меньше. Я совсем не такая, какой себя представляю. Пока что.